Шрифт:
Закладка:
Гуров, округлив глаза, смотрел на то, как с экрана компьютера Мохов, с максимально самодовольным видом, стоя перед десятками камер и являясь официальным представителем власти, выдавал свои домыслы за истину в последней инстанции. Лев пытался понять, какую цель преследовало это выступление, и не мог. Ничего, кроме мести и личной неприязни, не могло подтолкнуть капитана к этому шагу. Он ничего не получал из-за открытия этой информации. Ничего не выигрывал. На месте, где журналистка с прической, похожей на прическу Марии, начала уточнять у Мохова, чем именно занимался в Онейске убитый Сифонов Андрей Викторович, Гуров выключил звук, а потом и закрыл крышку ноутбука.
— Понятно. А что за охота на ведьм, Стас?
— Все просто, сейчас и поймешь, и проснешься, Гуров. Местная шпана бьет настенные росписи. Нашли наконец скучающие бездари, как выпустить пар и скопившееся недовольство туристами. Полиция не успевает реагировать, уже десятки случаев. Но там и картин немало, если я правильно понял…
Стас продолжал говорить. Гуров подошел к окну. А в запутавшихся в ветвях деревьев огоньках редких соседских окон ему виделись инквизиторские костры.
Глава 13
Сутки тянулись, как в дурном сне. Прямой номер Аджея был временно недоступен, либо абонент находился вне зоны действия сети. Доверить же новость о фотографиях с «Баржи» месседжеру Гуров не захотел. Тема деликатная, о таких новостях следует сообщать лично. И не тогда, когда фестиваль, праздник искусства, дружбы и поддержки, задуманный когда-то и организованный Полонским лично, трещит по швам. Возможно, плохой рекламы и не бывает, но Гуров знал, что подобной славы Аджей точно не искал.
Он позвонил Виктору и узнал, что в городе почти тихо. Концерты и мастер-классы проходят по расписанию, стены и асфальт планомерно покрываются рисунками, карусели крутятся, а детские лица расписываются волонтерами радугами и тигриными полосками. На его участке, далеком от центра, и вовсе тишь, так что за уют и благопристойность во дворике Капитолины Сергеевны можно не опасаться. Опасаться можно будет начинать, когда с наступлением сумерек маргинальная прослойка городского сообщества, вооружившись фомками, ломами, баллончиками с черной краской, выйдет на тропу войны. И всем им очень повезет, если творцы и любители уличного искусства — тоже ребята идейные, с горячей кровью — не возьмут в руки бейсбольные биты и не встанут на защиту свободы творчества. А также во светлое имя Аджея Полонского. Потому что ангел не может быть убийцей. А трупы на улице появиться уже сегодня ночью вполне могут.
Гуров нарезал бутербродов, без аппетита сжевал с остывшим чаем. Кто бы мог подумать, что вдохновение — такая важная часть жизни человека. Совсем недавно ему казалось, что под его ногами горит земля, что он может не есть и не спать вовсе, и при необходимости способен забить демона тульским пряником. В целях самообороны, конечно. Сегодня внезапно вспомнил, что ему лично, полковнику Гурову, вся эта суета с фестивалем не нужна. Прав был Мохов, не его это дело. Нужно ехать домой. Жарить мясо, не забывать поливать шашлыки, чтобы не подгорели. Сходить на новый спектакль Маши и подарить ей самый большой букет из всех, что театралы принесут к сцене. Смеяться над анекдотами Крячко, выполнять план по раскрываемости. Все будет хорошо.
Для этого всего-то и нужно, что опустить руки. Просто смириться с тем, что где-то, за сотни километров от него, люди, которых он не знает, поливают грязью Аджея Полонского. А он не станет защищаться. Потому что считает, что, даже выбравшись из канавы на сухую, прогретую солнцем и расцвеченную васильками полянку, он грязь эту заслужил. Потому что родился в ней и наелся досыта, пока, рыча и отплевываясь, полз к свету. Прошлое есть у каждого. И порой оно таково, что проще позволить ему поглотить себя, чем открыться перед кем-то.
В невеселых думах Гуров собрал вещи, благо было их немного. Осталось навестить Капитолину Сергеевну, сдать квартиру хозяйке и добраться до аэропорта. Мысль эта почему-то привела Гурова в крайнее раздражение. После чего он, вытянувшись на диване, занялся тем, за что бы его точно похвалил Крячко, а именно, стал гуглить новости культуры.
Фестиваль продолжал радовать и ратовать за победу духа над низменными страстями по-прежнему. Разве что теперь новостная лента пестрила гневными сообщениями, фотографиями свежих синяков и изуродованных стен. Под гнев местных жителей попадали все изображения на стенах и заборах, расправы избегала лишь реклама. Более же всего страдали изображения, написанные кистью по штукатурке. Кто-то из вандалов все же выяснил, что такое фреска. Старые стены, оживленные росписью, по одному лишь подозрению в том, что над ними трудился Полонский, теряли не только слой извести со штукатурки, но и изрядную часть кирпичей. Среди всеобщего негодования можно было выделить одну, самую высокую, яростную ноту. Люди ждали слова. Обращения к ним Полонского. Объяснений, извинений, оправданий? Сложно понять. Ангел обратился с речью к своей пастве только к вечеру. Улыбки и прежнего огня в глазах у него как не бывало. Гуров смотрел на то, как в геометрической прогрессии увеличивается количество просмотров, и понимал, что Аджей просит зря. Стоя перед камерой в своей обычной белой футболке, он просил людей поберечь себя и быть осмотрительными. Не лезть на рожон и не провоцировать хулиганов, ибо никакой рисунок на стене не стоит жизни и здоровья.
В то время как оскорбленные в лучших чувствах поклонники ждали того, что он произнесет три заветных слова: «Я не убивал». Полонский поблагодарил всех за внимание и, как всегда, заканчивая трансляцию, сказал, что верит в каждого.
Гуров скривился, подумав: разве так успокаивают толпу? Однако это его более не касается. За окном догорал закат, к Капитолине Сергеевне с визитом он поедет завтра. Значит, из сегодняшних