особо вслушивалась, что там он ей говорит. Просто терпеливо дожидалась, когда красноречие Василия наконец иссякнет. В какой-то момент ей даже хотелось прервать его затянувшейся монолог, но, услышав в его голосе надрывные интонации, передумала: где-то его было даже жаль. И когда Кудряшов перестал говорить, ожидая от нее ответа, Нинель лишь спросила:

— Ты все сказал?

— А разве этого мало? — убито ответил Василий, все еще рассчитывая получить от девушки хоть какие-то объяснения. Но желанного не случилось. Нинель просто ушла, оставив его вопросы без ответа, что более чем убедительно означало: между ними все кончено навсегда. Никакого возврата к прежнему быть не может. Любовь канула в реку забвения.

У вечернего костра Нинель и Николай Кондратьев сидели вместе. Изредка перекидывались короткими фразами, но по большей части смотрели на огонь, который всегда завораживает и располагает к задумчивости.

Когда Бекетов плеснул Нинель вина в кружку, она выпила в несколько глотков и невольно посмотрела на Кудряшова, сидевшего напротив. Тот, встретившись с ней взглядом, выпил свою дозу спиртного едва ли не залпом и сказал Валере Федынцеву, что это его последний приезд в эти места и что больше он не собирается иметь ничего общего с их компанией.

— Ты слышал, Коля? — обратился Федынцев к Кондратьеву.

Тот пребывал в некоторой задумчивости и совершенно не прислушивался к словам Кудряшова. Тогда Федынцев растолковал Николаю, что Василий Кудряшов больше не собирается иметь с ними ничего общего.

Нинель не разобрала, что там произнес Бек в ответ на слова Васи, — по интонации почувствовала, что это было нечто зловещее, — после чего громко захохотал. Зато она отчетливо слышала, что промолвил Кондратьев. А сказал он, что, если Кудряшову что-то не нравится, он может покинуть их общество. И добавил после некоторой паузы, что они никого не держат.

— Верно, Нинель? — обратился Кондратьев за поддержкой к своей нынешней подруге.

Отвернувшись, Нинель ничего не ответила. Прилюдных разборок она не выносила, и уж тем более ей совершенно не хотелось драки между Кудряшовым и Кондратьевым. Однако самое неприятное часто происходит вопреки нашим желанием и часто развивается по самому худшему сценарию.

Неожиданно Василий поднялся со своего места и предложил Кондратьеву самому «сдернуть отсюда». Николай не мог не ответить на дерзкий вызов. Он тоже встал, неспешно подошел к Кудряшову, с ненавистью смотревшему на него, и, пренебрегая резонным замечанием Эдика Кочемасова, что не хватало того, чтобы они передрались, резко и сильно ударил Василия в лицо. Удар был настолько сильным, что Кудряшов едва удержался на ногах, но через несколько мгновений он провел ответный выпад, но его кулак лишь рассек пустоту: Кондратьев ловко успел увернуться. Вторым ударом Василий угодил сопернику в плечо (на сей раз Кондратьеву полностью увернуться от удара не получилось), после чего Николай отступил на шаг, недобро улыбнулся и сунул руку в карман спортивных штанов.

— Ну что, получил? — осклабился Кудряшов, с ненавистью глядя прямо в глаза соперника.

— Пока что получил ты, а не я, — парировал Кондратьев.

— Я могу добавить, — заявил Василий, переступив с ноги на ногу и как бы занимая положение, удобное для нанесения нового удара.

— А ты попробуй, — уперся взглядом в Кудряшова Кондратьев.

Однако Василий стоял и не двигался. Драться он не любил. Хотя приходилось не однажды.

— Ну что же ты робеешь? Пробуй, — подошел вплотную к Кудряшову Кондратьев.

Какое-то время они стояли и смотрели друг другу в глаза. А потом…

Глава 15. Роковая ссора

Сказать, что у Тимура Бекетова было паршивое детство, — значит ничего не сказать. Тимур родился весом меньше трех кило, хотя был вполне доношен. Рос крайне медленно, был маленьким, тщедушным и весьма болезненным ребенком. Семья жила очень бедно и впроголодь. Если бы не огород и куры, Тимуру со старшей сестрой Альбиной пришлось бы совсем худо. Впрочем, в те времена мало кто жил лучше…

Артур Бекетов — отец Тимура — вернулся с Гражданской войны без глаза и едва не потерял второй. Он служил в Мусульманской стрелковой дивизии в полку, сформированном в Казани в тысяча девятьсот восемнадцатом году и прошедшем не одну военную тропу за три военных года. В начале тысяча девятьсот двадцать первого года в одном из боев Артур получил ранение, лишившее его одного глаза. Провалявшись в госпитале около полугода, вернулся домой и устроился ломовым извозчиком при Центральном городском госпитале раненых красногвардейцев.

Зимой с двадцать первого на двадцать второй год по всему Поволжью и многим соседним губерниям и областям разразился лютый голод. В конце весны тысяча девятьсот двадцать второго года от голода умерла жена Артура Бекетова Альфия, — последнюю курицу семья Бекетовых съела еще в феврале месяце. И Артур Мулланурович остался один с двумя малолетними детьми — дочерью и сыном. Если бы не паек, который Бекетов получал, работая возчиком при госпитале, зиму и весну двадцать второго года они бы точно не выдюжили. А летом стали кормиться с огорода, что и помогло пережить голод, охвативший едва ли не треть всей страны.

В тысяча девятьсот двадцать третьем году Артур Бекетов стал слепнуть и на второй глаз. Что оказалось этому причиной — ранение, голод, переживания за детей или все вместе — поди теперь разбери. Только к концу лета двадцать третьего года он практически ослеп: видел только смутные тени, да и то в полуметре подле себя. Дальше была лишь мутная мгла без единого просвета. Тимуру тогда не было еще и пяти годков, а сестре не хватало месяца до восьми лет.

Работы Бекетов, конечно, лишился: слепой извозчик, это все равно что безрукий пианист. И стало совсем худо. Если бы стояла зима, неизвестно, как бы все обернулось. И дожила бы семья Бекетовых до лета — очень большой вопрос. А так — снова выжили. Всю заботу по дому взяла на себя Альбина. Она ухаживала и за отцом, и за младшим братом.

В конце двадцать третьего года отец поступил на работу в артель для слепых. Стал вместе с такими же бедолагами, как он, набивать наконечники на ботиночные шнурки, — должен же кто-то делать и такую работу. Денег платили немного, но сам факт занятости отвлекал от безотрадных дум и позволял жить дальше. К тому же наличие дочки и сына налагало заботу о них, требовало большей ответственности. А иначе Артур Мулланурович мог бы попросту спиться, как это случилось с некоторыми его товарищами по артели.

Осенью тысяча девятьсот двадцать четвертого года поселок Калугина Гора (а в обиходе просто «Калуга») постановлениями ЦИКа и Совета народных комиссаров