желанного результата, так как конфигурация даже ближайших частей земли продолжала быть неизвестной. Поэтому новооткрытая страна осталась до весны такой же таинственной, как и прежде, если не считать южной части острова Вильчека. Нам удалось узнать только то, что к югу от мыса Тегетхофф лед еще совсем недавно вскрылся, тогда как проливы к востоку от него покрыты невскрывшимся старым льдом. Впоследствии образовывались трещины и полыньи также к югу от нашего судна. В конце октября над ними пролетели последние чайки.

Вторая полярная ночь

Тем временем земля закуталась еще плотнее в свою снеговую шубу. Суровые метели заволокли скалистые хребты. Свет меркнул с каждым днем все сильнее. Лишь изредка загорались высокие обрывы далеких ледников бледно-розовым светом, пронизывающим свинцово-серые сумерки. Наступили холода. Образовывались трещины, и возникали новые полыньи. Морозный пар клубами подымался от них и проплывал над ледяной равниной. Судно и все предметы моментально окружались этими пушистыми облаками, и даже собаки сплошь покрывались инеем. В полдень мы собирались на палубе и смотрели на заходящее солнце, окруженное пылающими вечерними облаками. 5 октября полуденная высота солнца была немного больше пяти градусов. 22-го мы в последний раз увидели половину солнечного диска, приподнятого над горизонтом рефракцией. Все южное небо представляло собой сплошное огненное море, горевшее над холодными неподвижными льдами. Началась долгая ночная пора; окружающая нас пустыня целиком ушла в царство суровой зимы. Все жалобнее пел ветер, гулявший среди ледяного хаоса, все холоднее и темнее становилось кругом.

Несмотря на это вторая зима была несравненно легче предыдущей благодаря спокойной жизни и надежде на лучшее будущее.

Только изредка одиночество наше становилось тягостным. Оно никогда не было полным, так как никто из нас не бывал совсем один. Все мы находились постоянно в окружении остальных. Другие путешественники встречались с эскимосами. Росс[77] жил в обществе ручного лемминга. Хейс[78] дружил с ручной лисицей. Много разных зверей было постоянными гостями на «Германии» в Гренландии, а у Кейна[79] имелся ворон, который никогда не оставлял округи судна. Мы были беднее всех, так как располагали только крайне невоспитанными мышами. Девизом нашей команды в хорошие минуты было старинное: хлеба и зрелищ. Стол команды в этом году был лучше обставлен, чем в предыдущем, когда мы могли опасаться третьей зимовки и старательно экономили, а что касается зрелищ – их доставляли мыши. Однако им не удалось завоевать наших симпатий, так как все стремления их были направлены на разрушение. Они уничтожили шарф и две пары чулок Карлсена, съели шарф Фаллезиха и перчатку Клотца, растащили и разорвали чулки еще нескольких. Они бегали везде без всякого страха, сидели за всеми ящиками, жирные и бесчисленные. С падением температуры мыши все больше отступали из трюма и переселялись в помещение команды. Их ловили и выбрасывали на лед. Напрасно старались попавшие сюда хитрые зверьки защитить себя от холода, закапываясь с головой в снег. Спустя несколько минут они замерзали, если не съедались до этого собаками.

В течение последних недель ноября царила непрерывная тьма, так как погода была пасмурная и скверная. С 31 октября уже после 3 ч дня большая часть звезд становилась видимой, а в 4 ч дня наступала совершенная ночь. С каждым днем делалось темнее. Даже луна давала мало света, так как в период убывания она обычно бывала затуманенной.

Вторая зимовка. Заход солнца

Я рассчитывал использовать немногие дни полнолуния для путешествия вглубь страны на несколько суток. Но погода была в начале декабря настолько непостоянной, что мне удалось только еще раз побывать на острове Вильчека. Даже эта небольшая вылазка была сопряжена с угрозой отморожения лица или руки во время зарисовок с натуры при свете фонаря, в шерстяных перчатках[80].

В эту зиму мы снова наблюдали явление снежной пыли. Самые ясные ночи тускнели, и звезды казались покрытыми тюлевой занавеской. В лунном свете они слабо мерцали. Снежная пыль, падая на кожу, вызывала пощипывание. Этот непрерывно выпадающий осадок немало способствовал увеличению мощности снегового покрова. Хотя область наибольших снегопадов лежит дальше к югу, все же мощность снегового слоя достигала в начале марта местами двенадцати футов. Нормальная толщина снега была не менее четырех футов. Вокруг «Тегеттгофа» он образовывал глубокие сугробы и ямы, ежедневно меняющие свое положение. Высота снегового покрова все возрастала. К началу весны корабль целиком потонул в снежной пелене. Часто весь воздух бывал наполнен невероятным количеством снежинок. Окружавшее нас безмолвие ощущалось сильнее всего, когда во время пурги начинал стихать ветер, а снег ложился на равнину большими сугробами. Только судно продолжало поскрипывать, еще вздрагивали тросы и потрескивали мачты. Ветер совсем стихал, и последние дуновения его, колебавшие ванты и такелаж, напоминали слабый и боязливый стон. Потом наступала полная тишина.

Мороз все усиливался, проникая в нетопленые помещения[81]. 23 ноября температура была −26°.

Наступило 21 декабря – середина полярной ночи, длившейся на этот раз 125 дней. В течение шести недель нас окружала непрерывная тьма. Ледяная ночь давила нас. Глаза блуждали в темноте и невольно обращались к звездам, одинаково ярко горевшим днем и ночью. Человеческая фигура уже на недалеком расстоянии была неразличима. Для того чтобы нарисовать корабль, я должен был садиться в направлении слабой полуденной зари и усиливать этот свет факелами.

, В 11 ч чтение Священного писания, обход матросских кубриков; работал в магнитной обсерватории; температура у меня повышается. Опять стало хуже, справа в груди ужасные боли.

Отто Криш

На палубе корабля становилась безлюдно. Спокойствие, царившее во льдах, было встречено нами с недоверием. Поэтому Вайпрехт распорядился и на этот раз покрыть палубу парусиновой крышей только наполовину. Несмотря на ежедневную очистку от снега палуба все же покрылась сугробами.

Но и без них здесь было мало места. На палубе находились: большая шлюпка, аварийные запасы провизии, ящики со спиртом, стойка для ружей, заряженных разрывными пулями, собачьи будки и прочее.

Под парусиновой крышей устраивались обычно также те из вахтенных, кто больше всего враждовал с холодом. Они являлись сюда закутанные во все свои одежды, только глаза их оставались непокрытыми. Они катались по палубе словно шарики, и трудно было угадать в них людей. Подобно совам, в белый день прятались они в уголок, защищенный от ветра. Единственный признак жизни такого вахтенного состоял в огоньке его трубки[82].

В обязанности палубных вахтенных входило поддерживать прорубь во льду, следить за появлением медведей и ассистировать при наблюдениях над