красном ханьфу, он глянул на её белое до синевы неподвижное лицо и всё понял. Именно она должна была затормозить полёт стрелы.

— Господин Трактирщик, не забывайте, своим отказом вы убьёте театральную группу, — напомнил ему Даджи и не спеша натянул тетиву.

— Нет, — он опустил лук. — Сделай полшага влево, — приказал он служанке в красном, и она послушно шагнула вбок.

Со спокойствием маньяка-убийцы демон несколько раз поднимал и опускал лук, заставляя жертву перемещаться по балкону. Наконец, сочтя, что нужное положение найдено, он выстрелил девушке в левый глаз, и стрела, описав дугу, упала точно в горлышко кувшина.

Возникший слуга-мужчина унёс труп, а служанка в розовом ханьфу вынула из кувшина стрелу, на наконечнике которой было нанизано глазное яблоко погибшей девушки, и встала на её место.

— Ваша очередь, господин Трактирщик. Владычица ночи выбрала стрелу, лежащую справа, значит вы стреляете в правый глаз. И не вздумайте отказываться. Не согласитесь, и я убью не только вас, я убью всех ваших друзей и родственников, близких и дальних. Причём убью у вас на глазах и так, что вы пожалеете, что родились на свет, — предупредил Даджи.

Делать было нечего. Клермон взял лук и положил стрелу на тетиву. Хоть он не поддерживал отношения с родственниками, их у него было немало. Насмерть перепуганная девушка не выдержала и закрыла глаза, но безжалостный демон-лис велел их открыть, а затем поднял руку и дунул на ладонь. С неё слетели иглы и вонзились в глазницы девушки, не давая ей опустить веки.

«Какой кошмар! Цем-воитель, помоги!» — взмолился Клермон и натянул тетиву.

Он сам не помнил, как оказался позади демона и, выдернув его из кресла, отшвырнул прочь и при этом умудрился выстрелить ему в правый глаз.

Придя в себя, он посмотрел на демона-лиса, который сидел на полу, держась за окровавленную глазницу, а затем невольно глянул на кувшин. Из его горлышка торчала стрела. Пребывая в подвешенном состоянии, когда разум и чувства не согласуются между собой, он протянул демону-лису руку.

— Вставайте. Я выиграл. Уберите иголки из глаз девчонки и отдайте актёрам их вознаграждение.

Демон-лис поднял голову, глядя на него уцелевшим глазом, а затем всё же принял его помощь. Ладонь у него оказалась мягкой и нежной, как у девушки из дворянского сословия.

— Чёрт! А это больно, — пробормотал Даджи, закрыв ладонью окровавленную глазницу.

Подойдя к кувшину, он вынул стрелу с нанизанным на неё глазом. «Гляди-ка, попал точно в зрачок. Вот гад!» — промелькнула у него досадливая мысль. Он погасил сигналы, идущие от болевых рецепторов, и сунул глаз обратно в глазницу.

Когда демон-лис повернулся к Клермону, на его лице и одежде не было даже следов крови, не говоря уж об ужасной ране.

Служанка, вновь получившая возможность моргать, упала на колени и начала униженно благодарить хозяина, но умолкла на полуслове, стоило ему заговорить. Она сложила на поднос все три мешка с вознаграждением театральной труппе и отправилась выполнять его распоряжение. При этом она ни разу даже не глянула на своего спасителя, не говоря уж о словах благодарности.

Клермон тоже направился к двери, но демон-лис преградил ему путь.

— Господин Трактирщик, не спешите! — сказал он. — Не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, что я не гостеприимен или отношусь к вам свысока. Уже темнеет. Думаю, вы опоздали на ужин, поэтому позвольте мне угостить вас. Даю слово, я вас не отравлю. Да и что я могу вам сделать? Ведь вы хранимы самой госпожой Судьбой. К тому же она сердится, когда обижают её любимчиков, а я не такой дурак, чтобы портить с ней отношения.

Взяв под руку, он повёл Клермона внутрь квартиры, которая, судя по нескончаемой анфиладе комнат, занимала целый этаж особняка.

В столовой, куда его привёл демон-лис, царил полумрак. Темноту рассеивали лишь свечи на столе. Вопреки ожиданиям, обстановка в столовой оказалась скудной. Во всяком случае, так показалось Клермону, привыкшему к роскоши отцовских замков, где порой было не протиснуться из-за диванчиков, скамеечек, столиков и прочих столь же нужных вещей. Здесь же мебели было мало и на ней не было ни единого признака какой-либо резьбы и завитушек, только лаконичные прямые линии и скругления там, где это было необходимо. Драпировки тоже не отличались пышностью и, как правило, были однотонными. И всё же во всём этом чувствовался единый стиль, и он нравился Клермону. «Рационально. Всё есть и в то же время ничего лишнего», — подумалось ему.

Он сел на стул, отодвинутый спасённой им служанкой, и посмотрел в окно. Когда они уходили с балкона, было ещё светло, но солнце скрылось и ночь без промедления вступила в свои права.

— В южных широтах темнеет быстро, — заметил Даджи. Положив подбородок на сплетённые пальцы рук, он задумчиво улыбнулся. — Не знаю, как вы, а я люблю это время суток. Время, когда свет уступает место волшебству ночи. И оно прекрасно, несмотря на весь тот ужас, который у вас, людей, вызывают сверхъестественные существа. Кстати, не понимаю, почему ваш страх сильней всего ночью?

— Может, оттого что нечисть нападает именно ночью? — осведомился Клермон, чувствуя, как у него подводит живот при виде сказочного изобилия на столе.

— Да? — удивился Даджи. — Не замечал. Лично мне всё равно когда убивать. О, простите! Пожалуйста, ешьте, иначе еда остынет и будет не так вкусно, как было задумано поваром, а он у меня неженка и может не перенести такого огорчения.

— Благодарю вас, господин Су. Если судить по виду и запаху, блюда вашего повара просто великолепны. Думаю, гармония соблюдена полностью и вкус ничем не хуже.

— Вы правы. Но сначала давайте выпьем, чтобы настроить организм на нужную тональность. Изысканным блюдам нужна соответствующая утончённая прелюдия. Попробуйте. Вино редкое для этих мест и, на мой взгляд, ничем не уступает легендарной амброзии, напитку богов.

О таком напитке Клермон слышал впервые, тем не менее отдал должное вину. «Непередаваемый вкус! Демон не солгал, это действительно напиток богов», — подумал он с восхищением и, прежде чем приступить к еде, продекламировал:

Я снова молод. Алое вино,

Дай радости душе! А заодно

Дай горечи и терпкой, и душистой…

Жизнь — горькое и пьяное вино! [1]

— Мой друг, вы слишком мрачно смотрите на жизнь, — возразил Даджи и, пока служанка накладывала ему еду на тарелку, в свою очередь продекламировал такие строки:

По воле сотворившего, не знаю,

Я предназначен аду или раю.

Вино, подруга, лютня — часть моя,

Тебе блаженства рая уступаю [2].

На прекрасное лицо демона-лиса легла тень печали.

— Впрочем, вы