Небо стояло выше, чем обычно, а по земле я едва не скрёб животом. Ладони кололи прошлогодние сухие травинки, но отчего-то было не больно, а щекотно. Я пробежал всю улицу, пока не осознал, что стою на четвереньках. В лунном свете я не узнал своих рук. Пальцы стали короче, ногти длинные и чёрные, каждый сам длиной с палец. Мои три волосины на руках разрослись в густую бурую шубу, покрывающую всё тело. Её можно было взъерошить, напрягая мышцы на боках и вхолке. У меня была холка! Во рту непривычно мешали крупные клыки и язык, длинный-длинный, я мог легко достать им до носа и накрыть переносицу. Если скосить глаза, как будто кривляешься, можно было разглядеть широкую звериную морду, чёрную носопырку с огромными ноздрями и собственный язык, гуляющий по этой носопырке… Я так и замер на бегу.

Звериное тело, которое я рассматривал изнутри, было моим собственным. Но в нём было здорово! Я не мог заставить себя отвлечься от накативших запахов, звуков, от этой лунной эйфории и странной щекотки в животе, чтобы осознать и хоть испугаться для приличия. Мне было не страшно, мне было хорошо. Я не бежал, я летал. Кто сказал, что медведи неуклюжие? Кто сказал, что медведи косолапые? Даже когда я стоял на земле, меня не покидало ощущение невесомости и единения с миром. Я был частью этой деревни, её воздухом и землёй, и, наверное, думал, что сплю. Во сне очень похожие ощущения…

С параллельной улицы потянуло зверем и железом. Мелкая собака заметалась у конуры, выгнула спину и дёрнулась как в последний раз. Тренькнула цепь, звено разомкнулось, и побежали-побежали по сухой земле мелкие лапки. Беги, псина! Спасайся, зверь уже близко.

Зверь торопливо трусил огородами в сторону дома, откуда сбежала псина. Медвежий запах тяжёлым тулупом окутывал запахи человеческие. Машинное масло, дым от костра, вспоротый червяк на рыболовном крючке, земля, сырая вода из-под земли. Наверное, так пахнут все деревенские мальчишки весной. Это были мои родные запахи, от которых становилось легко и спокойно. Это был мой друг.

Я побежал ему навстречу, рассекая носом пахучую траву. Вспугнутые жуки маячили у меня перед глазами и садились на голову. Звёзды были дальше, но ярче, я видел небо чётко, как в книжке по астрономии.

В сарае завизжала свинья. Она чуяла приближение зверя и металась, снося перегородки загона. Её желтоватые копытца буксовали в навозе, а щетинки на теле стояли дыбом. Я слышал, я чувствовал, какие они, оказывается, длинные, эти щетинки, не с палец даже, а сладонь. Всю жизнь в деревне живу, а не замечал. Зверь, пахнущий как мальчишка, бежал на визг. Страх только раззадоривал его. У меня у самого сносило крышу от чужого адреналина: хотелось бежать, кувыркаться и ловить мошек ртом. И малинки. Эх, не поспела ещё!

…Лом чувствовал другое. От него потянуло слюной и яростью так, что я даже притормозил. Он был другой, Лом. Не такой, как я. Его шерсть на холке стояла жёстким гребнем, его глянцевая губа обнажила клыки в оскале. Он не был рад новому телу, его не интересовали мошки и даже малина. Он был голоден, и визг свиньи только придавал ему скорости.

При мысли о сыром мясе меня по-человечески затошнило. Я даже испугался, что проснусь не вовремя, не досмотрев такой волшебный сон. Я уже подбежал к дому, зашёл через калитку, выломав нечаянно несколько досок, и увидел, как с другой стороны Лом лезет через забор.

В доме проснулся человек. Заскрипела провисшая сетка кровати. Ноги с огромными шишками у больших пальцев коснулись облезлого дощатого пола. Рука стянула со стула штаны, звякнув пряжкой ремня. А зверь-мальчишка ничего не замечал! Он бежал к сараю, опьянённый адреналином свиньи, он бежал к сараю и топал так, что, наверное, в доме было слышно. А человек уже влез в жёсткие кирзовые сапоги, взял винтовку и задёргал защёлку на двери.

Грохнула дверь сарая. Лом с разгону пробил её глупой башкой и оказался в западне. Сарай был не сараем, а старым строительным вагончиком из какого-то металла. Только дверь была дощатой, а стены головой не пробьёшь.

Человек выскочил на крыльцо. В глаза мне шибанул свет фонарика, и через секунду грохнул выстрел. В сантиметре от моего уха от бревна в поленнице отлетела здоровенная щепка.

Мир замолчал. То есть я оглох от выстрела. Человек в сапогах беззвучно шевельнул рукой – перезаряжает. Я спрятался за поленницу, вскарабкался по дровам и перевалился через забор. Воздух завибрировал – ещё один выстрел. Распахнулась калитка, и человек в тяжёлых сапогах побежал за мной.

…А балбесина Лом в сарае, ничего не видя и не слыша вокруг, счастливо потрошил свинью. Меня тошнило от запаха крови, мочи и пороха, но убегать было нельзя: Лом в ловушке. Как только человек потеряет меня из виду, он пойдёт проверять, как там скотина. А там – здрасьте: мой друг откушать изволят. Чавкает и жмурится, не слыша даже выстрелов, иначе давно бы удрал.

Я убегал не торопясь, дразня человека с ружьём, чтобы дать Лому спокойно уйти. Я залегал в траве и выскакивал перед самым носом. Человеку было трудно одновременно светить фонариком и целиться. Чтобы выстрелить, он отпускал фонарь, и тот повисал на запястье в верёвочной петле. Человек стрелял в темноту. Он был беспомощен, а явсё видел и, казалось, даже слышал его мысли. А может быть, он так ругался, что до меня доносились вибрации воздуха.

Лом ел со вкусом, не торопясь, как воспитанный мальчик. Я скакал оленем по траве, окончательно оглохнув от выстрелов, и ворчал про себя: «Ещё вилочку возьми, балда!»

По дальней улице к нам бежал ещё один зверь. Запах крови разбегался по деревне веселыми ручейками и не мог не привлечь Толстого. Через несколько секунд хрустнули доски в заборе, тяжёлые лапы громыхнули по жестяному полу вагончика. Мои друзья встретились, и яживотом почувствовал: сейчас будет драка. Толстый претендовал на половину свиньи, Лом не хотел отдавать добычу. Я даже увидел краем глаза, как блеснули в темноте клыки.

Я скатился в канаву и затих. Человек искал меня фонариком: лезвие луча ходило по траве туда-сюда. В сарае рычали. В сарае вздымалась шерсть на холках, обнажались в оскале клыки до белых дёсен и гулко капала на железный пол слюна. Серебристые клыки продырявили звериную шкуру, и мальчишка под ней взвизгнул так, что человек с ружьём наконец оглянулся на сарай. Я торопливо выбрался на траву, и тут же грохнул выстрел. Мимо.

Лом в сарае поборол Толстого и выбирал место, куда бы цапнуть. Я крикнул им: «Бегите!»– и медвежий рёв разнёсся по деревне. Это теперь мой голос. Лом в сарае навострил уши и на секунду ослабил хватку. Толстый вывернулся и, вместо того чтобы бежать, сам навалился на Лома.

Из домов уже выходили соседи: кому понравится канонада под окнами среди ночи! И этот мой вопль… Многие были с ружьями. Ноздри мои окончательно забил запах пороха и железа. А мальчишки всё дрались. А явсё отвлекал людей: бегал по траве, то выскакивая, то прячась.

…Когда выстрелы грянули сразу с трёх сторон, я понял, что доигрался. Горячий металл вонзился мне в бок и влапы. Трава защекотала раны, и запах пороха навалился на меня глухой ватной шапкой. Я почувствовал, как Толстый иЛом наконец-то удирают из ловушки-сарая. Мне стало спокойнее.