– Просто так. Почему бы и нет?

– И все-таки? – она лизнула ладонь и снова провела рукой по дорожке волос.

– Мы чувствуем, что так нужно, и действуем, руководствуясь этим чувством.

– А почему мы упорствуем? Ведь нас немного, а миров – бесконечное множество. – Она потеребила мой живот, словно играя со щенком, затем легонько шлепнула.

– Потому что есть вероятность, что существует бессчетное множество людей вроде нас, бессчетное множество «Надзоров» – просто мы еще не пересеклись.

– Хотя чем дальше мы распространяемся, не встретив никого похожего на нас, тем меньше шансов, что это когда-либо случится.

– Таков смысл бесконечности, – подытожил я.

– Неплохо, – бросила она, обводя пальцем мой пупок. – Но кое-что ты упустил. Следовало упомянуть, что лучше совершить нечто хорошее, чем выбрать бездействие, даже если дело кажется незначимым.

– Ведь мы сами решаем, что значимо, а что – нет.

– Надо же. Ты все-таки не спал на моих лекциях.

Она накрыла ладонью мои яйца и начала очень бережно их массировать, перекатывать одним мягким, непрерывным движением.

– Вы всегда безраздельно владели моим вниманием, мэм.

Здесь, в ее загородном доме, мы провели несколько приятных, пусть и слегка изматывающих часов. Я думал, что на сегодня мы закончили, но она, похоже, считала иначе; под ее пальцами я вновь ощутил импульс желания.

– Полотно пространства-времени состоит из волокон, – произнесла она. – Таких мельчайших, что дальнейшей структуры уже не различить. Это отдельные, не поддающиеся упрощению кванты, внутри которых сама реальность кипит и клокочет микроскопическими всплесками творения и разрушения. Полагаю, из подобных простейших частиц состоит и мораль. Из мельчайших крупинок, делить которые дальше бессмысленно. Бесконечность простирается лишь в одном направлении – вовне, охватывая все больше обитаемых миров, параллельных реальностей. А двигаясь обратно – в сторону уменьшения, – мы рано или поздно упираемся в индивидуальное сознание, отдельную личность, после чего резона вглядываться глубже уже нет. Смысл заключен на этом уровне. Даже если наши действия приносят пользу всего одному человеку – это абсолютная выгода, и ее сравнительная незначительность при более широком рассмотрении никакой роли не играет. Если же принести пользу – не причиняя при этом вреда – двум людям, деревне, племени, городу, нации, обществу или цивилизации, – выгода пропорционально умножится, возрастет. Так что бездействие нельзя оправдать ничем, кроме как пассивным фатализмом и банальной ленью.

– Вы совершенно правы. Позвольте… – Моя рука скользнула по ее золотистой спине ниже, между ног.

Она придвинулась ближе по смятой простыне, чтобы мне не пришлось далеко тянуться. Слегка раздвинула ноги. Большим пальцем я легонько надавил на крошечный сухой бутон ее ануса, а остальными начал поглаживать ее промежность, погружаясь во влажное тепло.

– Вот, пожалуйста, – весело прошептала она. – Похоже, я уже получаю некоторую выгоду.

Она ненадолго замолкла, ритмично двигаясь вверх-вниз, навстречу моим изучающим пальцам. Смахнув со лба темный локон, она приподнялась, притянула меня к себе и крепко, сочно поцеловала, после чего вновь откинулась на кровать так, что волосы разметало по лицу. Затем обхватила рукой мой член и начала поглаживать головку большим пальцем.

– Вопрос в том, – продолжила она хрипловато, – кто именно определяет, как и с кем поступить, в чьих интересах, а главное – зачем? С какой целью?

– Вероятно, – предположил я, – решаем мы все. Продвигаемся к некой высшей цели… кульминации.

Ее тело содрогнулось – от беззвучного смеха? Кто знает.

– Может, и мы… – У нее перехватило дыхание. – Да, вот так… продолжай.

– Я и не думал останавливаться.

– А кто в таком случае получает выгоду? – прошептала она.

– Возможно, сразу многие. Те, кто больше всего нуждается, и те, кто приносит им пользу. Почему бы выгоде не быть обоюдной?

– Это с одной точки зрения.

Она поднесла руку, которой меня гладила, к моему рту, сложила ладонь чашечкой и из-за темной занавеси волос шепнула:

– Плюнь.

Набрав побольше слюны, я приподнял голову и выполнил просьбу. Затем моя спутница поднесла руку к своим губам и сделала то же самое, после чего растерла блестящую жидкость между пальцами – от этого зрелища мой член стал еще тверже, хотя казалось, уже некуда. Снова обхватив его, уже плотнее, она интенсивнее, чем прежде, задвигала рукой. Я тоже ускорился, все быстрее погружая в нее пальцы и глядя, как колышутся сладкие изгибы ее тела.

– Есть и другая точка зрения?

– Возможно. – Каждый ее вдох теперь звучал хрипло; я изумлялся, как она вообще может сосредоточиться на беседе. – Но тут нужно больше знаний, более тщательное погружение в предмет.

– Мы всегда должны… – я прокашлялся, – постигать предмет как можно глубже. Вы меня этому научили.

– Верно.

Из-за свисавших ей на лицо волос я не сразу заметил, что ее глаза закрыты.

– Мы совершаем добро, – ее голос стал грубым, слова вылетали резко, отрывисто, – но делаем ли мы все, что в наших силах? Возможно, добро… это всего лишь побочная выгода… а преследуем мы – неосознанно, как в нашем с тобой случае… или намеренно, если речь о людях… более сведущих и влиятельных… какие-то другие, более… масштабные цели?

– Например?

– Не знаю, – выдохнула она. – Суть в том, что пока нам, возможно, не понять подобных тонкостей… Мы всецело доверяем нашему отделу прогнозов… А те, кому поручают работу в поле… грязную работу… слепо подчиняются приказам, даже не задумываясь… хотя порой не видят никакой мгновенной или даже среднесрочной выгоды… Ведь они привыкли верить, что добро раскрывается во всей полноте лишь со временем… Так было всегда, к этому их приучили, вот они и мирятся с происходящим, принимают на веру. В итоге они делают меньше, чем думают, однако больше, чем знают… Если я права, это потрясающий трюк: вызвать чуть ли не фанатизм у тех, кто считает, что мыслит прагматично, даже утилитарно…

Когда я впервые увидел ее, она сидела на каменном парапете, вытянув одну стройную ногу вперед, а другую поджав под себя. Склонив голову набок, изящно изогнув тело, она беседовала с одним из мужчин, которые буквально ее обступили. Держа в правой руке бокал, левой она со смехом хлопнула по груди высокого собеседника, тоже хохотавшего. Худая, миниатюрная, она балансировала на самом краю балкона, но даже в столь шатком положении вела себя уверенно и непринужденно, словно главенствуя над остальными.

Дело происходило неподалеку от центра Асфержа, в главном корпусе Экспедиционного факультета. Оттуда открывался вид на террасы живописной долины, лесистые холмы Большого парка и окраины города, смутно различимые в предзакатном свете. Еще дальше возвышались туманные предгорья и ярко белела снежными шапками Цепь. Позже выяснилось, что в горах у миссис Малверхилл есть загородный домик, откуда в ясную погоду можно увидеть Туманный купол