Шрифт:
Закладка:
– Не утруждайтесь, Тэмуджин. Мы знаем, что вы очнулись. Не тратьте время попусту, проверяя на прочность веревки и стул. Вам отсюда не сбежать. Мы догадываемся, что вы задумали, ведь мы вас этому и научили.
Я быстро обдумываю эти слова. Похоже, мои похитители в курсе, как именно меня натаскивали действовать в таких случаях. Более того, выдают себя за моих коллег или, по крайней мере, преподавателей. Хотя не помню, чтобы профессора обращались ко мне по имени.
Я поднимаю голову и вглядываюсь в темноту между двумя лучами света, направленными на меня с расстояния в пару метров, и как можно спокойнее поправляю:
– Скорее уж мы научили вас.
Я ожидаю услышать «что?» или «да ну?», однако мой собеседник, помолчав, произносит:
– Без разницы. Суть в том, что мы разгадаем ваши намерения на любом этапе. Так что бросайте эти фокусы – сэкономите нам время, а себя избавите от боли.
На любом этапе. Жутковатые слова. «На любом этапе чего?» – мелькает в голове.
Перед глазами только слепящие лучи. Кроме двух прямо по курсу, еще два светят сбоку, а судя по теням под стулом, есть еще два сзади. Я как на ладони. Человека, который ко мне обращается, я не знаю. Возможно, это один из широкоплечих громил, летевших со мной в самолете, а может, и нет. Думаю, обладатель голоса находится у меня за спиной. Судя по эху, мы в большом помещении. Запахов я не ощущаю, за исключением острого металлического запаха собственной крови. Амбр этого места – информация от дополнительного органа чувств, которым обладают люди вроде меня, – указывает на мир, где я прежде не бывал. Мир довольно сумбурный, полный конфликтов на почве исторических и культурных ценностей.
Проверяю языки. Английский. И все. Неслыханно! Нет даже языка моей родины, моей базовой реальности, где на лесистом склоне с видом на маленький городок стоит коттедж, по которому, пялясь в пространство и выдавая простейшие реплики, бродит мое исходное «я».
Вот теперь мне становится страшно.
– На любом этапе допроса, – говорит незнакомец словно в ответ на мою неозвученную мысль.
– Допроса? – переспрашиваю я.
Даже сам слышу, что голос у меня, как у сильно простуженного. Пытаюсь втянуть в себя кровь, забившую нос, но добиваюсь лишь ощущения, будто кто-то вогнал мне в лицо железный штырь.
– Да-да, допроса, – подтверждает дознаватель. – Мы выясним, что вы знаете. Или думаете, что знаете. Поймем, кому вы подчиняетесь, – или думаете, что подчиняетесь. Узнаем, что вы делаете…
– Или думаю, что делаю.
Молчание.
– Просто увидел закономерность, – пожимаю плечами я.
– Да-да, – устало вздыхает мой собеседник, – умничайте, дерзите, спорьте с тем, кто вас допрашивает. Если угодно, ставьте под сомнение его интеллект. В таком случае, когда дело дойдет до пыток, ваша участь будет еще унизительнее, и мы вытащим все сведения, которые нас интересуют. Я же говорил, Тэмуджин, это мы вас тренировали, так что прекрасно знаем, как вы себя поведете.
Я свешиваю голову вниз, гляжу на свои запятнанные кровью бедра и бормочу:
– И почему все палачи так трусливы?
– Что-что?
Видимо, не расслышал.
Я вновь вскидываю голову. Стараюсь, чтобы голос мой звучал устало и пресыщенно:
– Легко излучать уверенность и заявлять, что все схвачено, когда собеседник связан, беспомощен и полностью в вашей власти. И правда, к чему противнику эта дурацкая свобода действий? Ведь он, чего доброго, даст сдачи или уйдет! Или выскажется напрямик, а не станет в отчаянии и страхе лопотать то, что от него хотят услышать. Вам это нравится, да? Здесь вы ощущаете власть, которой – вот досада! – лишены в реальной жизни? Получаете то, чего вам не хватало в детстве?.. Над вами издевались другие ребята? А может, унижал отец? Слишком сурово приучал к горшку? Мне правда интересно, в чем причина. Из-за какой детской травмы мозги настолько съезжают набекрень, что эта гнусная работенка кажется карьерой мечты?
Признаться, я даже не надеялся договорить до конца. Я думал, он выскочит из тени и от души мне врежет. То, что этого не случилось, – или очень хороший знак, или очень плохой. Пока неясно. Я ожидал другого.
– Браво, Тэмуджин! Неужели вы сами придумали этот пассаж? – с насмешкой произносит дознаватель.
Ну вот.
– Так сильно хотите быть избитым? – Он фыркает. – Какая детская травма превратила вас в мазохиста?
Похоже, пора сменить тактику. Вздохнув, я киваю:
– Что ж… Я вас понял. Больше никаких импровизаций.
– Кстати, об этом мы тоже хотели бы вас расспросить.
– Об импровизациях?
– Да.
– Валяйте.
Пожалуй, я не был с вами полностью откровенен. Способ выбраться из моего положения существует. О нем, по идее, не догадываются ни похитители, ни мой безликий, невидимый дознаватель. Правда, есть вероятность, что это средство у меня отняли. До сих пор я не осмеливался проверить, к тому же задача не так-то проста, когда тебе расквасили лицо. Я снова свешиваю голову на грудь и провожу языком по зубам. Прощупываю.
На месте одного из зубов, снизу слева – дыра. Зияющая, свежая. Прощай, надежда на спасительный побег…
– Да-да, – говорит мужчина; похоже, заметил, как я двигаю челюстью. – Это мы тоже изъяли. Вы думали, мы не знаем?
– А вы знали?
– Возможно, – произнес он. – А может, просто обнаружили.
В этом зубе была выдолблена полость, скрытая под миниатюрной откидной коронкой из керамики. Внутри я хранил экстренную дозу септуса на случай, если собьюсь со счета и таблетки закончатся, или кто-то украдет бронзовую коробочку, или она не переместится вместе со мной. Или произойдет форс-мажор вроде этого.
Что ж, увы.
– Ладно. – Я поднимаю голову. – Что вы хотите узнать?
В похожей ситуации я уже бывал. Меня не связывали, и свет не слепил глаза, однако я тоже сидел на стуле, отвечая на вопросы. Перед этим что-то случилось, что-то пошло не так, и как минимум один человек погиб.
– Вы ничего не заподозрили?
– В смысле, что она из наших?
– Да.
– Мысль промелькнула. Я думал…
– Промелькнула в какой момент?
– Когда мы стояли у карты мира во Дворце дожей. Она упомянула «один-единственный мир». Мол, это ограничивает.
– И что же
