я так и не дотянулся, а рабочий уже приближался к нам. Слабея с каждой секундой, девушка потянулась к лицу, и на мгновение я подумал, что сейчас она снимет маску. Похоже, все ее оставшиеся силы ушли в это движение и попытку приподнять голову. Тут я заметил, как она приставляет к подбородку нечто вроде крошечного пистолета.

– В другой раз, Тэм, – прошептала она.

Второй рабочий подошел уже почти вплотную к нам.

– Не на… – только и успел сказать я.

Что-то щелкнуло, пшикнуло, и секунду спустя она безвольно повисла у меня на руках.

– Черт! – рявкнул работяга, пинком выбив у нее из пальцев маленькое устройство.

Я схватил мужчину за ботинок и дернул так, что он хлопнулся на пол, наделав еще больше шуму, чем товарищ. Тело пиратки я толкнул на него, одновременно выхватывая ее саблю. Одной ногой я наступил на ее окровавленную спину, тем самым прижав мужчину к полу, а острием сабли ткнул в запястье руки, в которой он еще сжимал пистолет.

– Кейвен! – прохрипел мой соперник. – Вы – Марк Кейвен! Мы с вами заодно! Мы тоже из «Надзора»!

Барменша что-то промычала – видимо, в подтверждение. Другой мужчина лишь застонал, корчась на полу.

– Мы из «Надзора»! – повторил рабочий с пистолетом. – L’Expédience! Нас сюда прислали!

Я задумчиво взглянул на мою бездыханную пиратку – или незнакомку, в чье тело она вселялась.

Наверное, из-за нахлынувших воспоминаний я особым образом нажимаю на бронзовую коробочку. В ладонь выпадает крошечная белая таблетка. Я запиваю ее остатками джин-тоника и сразу заказываю второй, чтобы проверить, быстро ли его принесут и успею ли я сделать хотя бы глоток.

Я гляжу в иллюминатор, ища новые проблески в темнеющей пелене; солнце садится, горизонт полыхает красным и оранжевым, а облачная завеса выглядит сплошной. Я постепенно погружаюсь в транс перемещения, теряю связь с этим миром. Когда стюард приносит джин-тоник, я понимаю, что вот-вот чихну.

– Апчхи!

Открываю глаза. Моя первая мысль – я сижу на месте A4: это формат бумаги, класс британских паровозов середины XX века, а еще это клетка, куда в самом начале партии можно передвинуть одну из белых ладейных пешек – ту, что ближе к ферзю, – хотя так она перекроет ферзю диагональ, и он не сможет оказать давления на центр…

Давление. Вот именно, давление. Что-то сдавливает меня с боков, отчего-то тесно ногам.

В салоне самолета стало гораздо темнее. Похоже, сейчас ночь: либо снаружи черным-черно, либо иллюминаторы закрыты пластиковыми шторками. Просторные ряды первого класса исчезли; теперь я сижу в самой гуще людей, которые в большинстве своем спят, немного откинув назад спинки кресел. Плачет ребенок. Двигатели гудят громче, чем прежде, а места для ног теперь гораздо меньше – колени упираются в спинку кресла впереди.

Предчувствуя недоброе, гляжу по сторонам. Слева и справа обосновались двое загорелых громил, – каждый на полголовы меня выше и гораздо шире в плечах. Мужчины подстрижены под бокс и одеты в черные пиджаки поверх белых рубашек. Тот, что справа, одной рукой сжимает оба моих запястья, которые к тому же в наручниках.

– Gesundheit [33], мистер Диз, – говорит второй. – Куда бы вы там ни собирались – добро пожаловать!

Не успеваю я опомниться, как он вытаскивает у меня из кармана бронзовую таблетницу.

– Что вы себе… – захлебываюсь от негодования я.

– Мы это позаимствуем, – невозмутимо говорит верзила, убирая коробочку в карман рубашки.

Другой по-прежнему держит мои запястья. Я пытаюсь сбросить его руки, хотя и помню про наручники. Без толку. Я далеко не слабак, но сейчас чувствую себя ребенком, которого схватил взрослый.

– Кто вы, черт возьми, та… – только и успеваю сказать я, когда карикатурно большой кулак врезается мне в лицо.

6

Пациент 8262

Перед началом – ничто.

Затем начало: в один бесконечный миг рождается поток вселенных; гремит взрыв – отец и мать всех взрывов и полная им противоположность, ведь он ничего не уничтожает – точнее, уничтожает лишь Ничто, – зато создает, воплощает в жизнь первое подобие порядка и хаоса, саму идею времени, все и сразу. Это занимает целую вечность и вместе с тем – ни единой секунды.

После начала – все остальное.

Расширение за пределы возможного; взрыв, который не ослабевает, не замедляется и не расходует энергию, а, напротив, бесконечно распространяется, становясь мощнее, сложнее, масштабнее.

Нас учили рисовать это в своем воображении.

– Закройте глаза, – говорили нам, и мы подчинялись.

И вот я лежу, смежив веки и слушая больничную музыку: бряцанье уток, кашель пациента в дальней палате, дребезжащее кудахтанье радиоприемника в сестринской, разносимое эхом по коридору, – и вспоминаю давно минувший день.

Я, как и все в аудитории, зажмурился и теперь внимал, представлял, пытался понять и увидеть.

С достаточно большого расстояния зрелище напоминает сферу, планету с бурлящей, изменчивой и расширяющейся поверхностью или огромную растущую звезду. Наше сознание, в силу своей ограниченности, рисует нечто шарообразное, в таком количестве измерений, сколько мы можем – или убеждаем себя, что можем, – представить.

Вот настоящая Вселенная, вселенная вселенных, основа всего сущего, вне которой ничего нет. Разумеется, она необъятна: вообразить ее себе, как описано выше, можно, только выйдя за ее пределы, глядя как бы снаружи, хотя никакого «снаружи» не существует. Вы можете счесть это своего рода победой, выходом за рамки, однако мне приходит на ум фраза «хвататься за соломинку».

Некоторые вещи настолько масштабны, что перестают иметь значение. Я привел яркий тому пример. Если хотите познать эту вечно растущую необъятность, внимательно присмотритесь к ее поверхности.

– Глаза не открывайте. Включите воображение, – говорила нам преподавательница.

Мы сидели в лекционном зале Экспедиционного факультета Университета практических навыков, что в городе Асферж, Кальбефракия. Наставница велела нам закрыть глаза и сосредоточиться, дабы облегчить процесс визуализации. Послышались смешки, визг и шиканье, поскольку студенты, которые не приняли задание всерьез, воспользовались случаем, чтобы пощекотать, ткнуть в бок или ущипнуть соседей, зажмуривших глаза.

Преподавательница театрально вздохнула.

– Приношу извинения за небольшую заминку: придется подождать, пока последние из присутствующих выйдут из младшего школьного возраста. – Затем ее голос изменился, стал более деловым: – Продолжайте представлять себе эту совершенную сферу. А теперь вообразите, что приблизились к ней. Всмотритесь в ее поверхность: сложную, рельефную, складчатую, покрытую трещинами и постоянно растущими выростами вроде деревьев и кустов, всю в усиках и ворсинках.

– Мэм, – хохотнул какой-то парень, заранее довольный своей шуткой, – похоже, я вижу чье-то волосатое яйцо!

– Еще одно слово, Мерик, и увидите перед собой штрафное эссе. Тишина! – Снова громко вздохнув, она продолжила: – Приглядитесь внимательнее. Еще внимательнее. – Ее голос звучал