— Входи!

— Слушаюсь!

Сёдзо вошел в комнату и вытянулся перед капитаном. Тот сидел и от скуки разглаживал свою роскошную бороду.

— Ну, зачем тебя вызывали?

— Докладываю: для встречи с прибывшим из Пекина сотрудником Особой миссии «О» господином Дайсаку Симидзу.

— С Симидзу из Особой миссии «О»?. Какое же дело могло быть к тебе у такого лица?

— Докладываю: господин Симидзу родом из той же местности, что и я, и связан близкой дружбой с моей семьей. Недавно в Японии скончался мой отец. Господин Симидзу пожелал лично сообщить мне об этом и вручить одну вещь, которую просил передать мне отец, лежавший на смертном одре. Господин Симидзу обещал ему выполнить эту просьбу, если случится повидать меня. Во время своей инспекционной поездки, связанной с поддержанием общественной безопасности в этом районе, он решил встретиться со мной и сказал господину командиру батальона о своем желании побывать в нашем отряде. Считая, что обещание, данное покойному, дело серьезное, господин полковник приказал вызвать меня в штаб.

— Хм! Господин командир батальона правильно решил. Последняя воля покойного должна свято выполняться. Ладно, иди!

— Слушаюсь!

В комнате унтер-офицеров Сёдзо повторил то же самое, что говорил капитану. Пришлось только добавить некоторые подробности. Его спросили, какую же вещь поручил передать ему отец, и он ответил, что это амулет, с которым отец его никогда не расставался. На случай, если прикажут показать амулет, Сёдзо решил, что выручит ладанка, подаренная ему тетушкой перед отправкой на фронт,— маленький парчовый мешочек с зашитой в нем благодарственной молитвой богу — покровителю их мест. К счастью, все сошло благополучно. Однако по колючему, как острие пера, взгляду фельдфебеля нетрудно было догадаться, что он в отличие от капитана не разделял мнения командира батальона насчет святости обещания, данного умирающему. С точки зрения фельдфебеля, гуманность командира батальона была такой же прихотью, как собирание старинных монет и тушечниц. Тешить самого себя еще куда ни шло, но баловать солдата — это уж слишком. Фельдфебель никак не мог примириться с тем, что из-за какой-то ладанки с клочком полуистлевшей бумаги из захолустного храма в самый разгар партизанской заварухи солдата вызвали в штаб, да еще пришлось посылать с ним конвойных.

Однако фельдфебель был не из тех, кто не разбирался во всех этих хитросплетениях. В связи с положением на фронтах в последнее время все больше возрастала негласная роль Особой миссии «О», штаб-квартира которой находилась в Пекине. Фельдфебель это чуял шестым чув-ством старого солдата. Еще находясь в батальоне, он видел, как предупредителен был командир батальона к представителям миссии, когда они появлялись там; он сам встречал их и сопровождал в приемную для почетных гостей. Так что и эта любезность полковника, возможно, неспроста, тут есть какая-то хитрость или политика. Пожалуй, проще и спокойнее было вызвать солдата в штаб, чем направлять этого господина Симидзу, или как его там, в отдельно действующий отряд. А вдруг он начнет тут копаться да придираться к всякой ерунде! У фельдфебеля хватало ума, чтобы сообразить и это.

Однако, несмотря на сообразительность и чутье, унтер-офицер, конечно, мало что мог знать. Характер деятельности Особой миссии «О», ее функции, из каких людей она формируется, на какие средства работает — всего этого он, разумеется, полностью не представлял себе. А вообще это черт знает что! Появляются какие-то странные типы, предъявляют визитную карточку, в которой указано их звание, и пожалуйста — перед ними раскрываются все двери и они могут совать свой нос в дела любой воинской части!

Для фельдфебеля, который всем своим существом прилепился к армии, как морская ракушка к днищу корабля, и жил ее строгой и суровой жизнью с той поры, как у него на погонах появилась первая солдатская звездочка, все это было недопустимым нарушением дисциплины.

Фельдфебель не сразу отпустил Сёдзо. Когда Сёдзо явился к нему, он наматывал обмотки, поставив ногу в ботинке военного образца на край кровати. Не меняя позы, он выслушал доклад Сёдзо. Было похоже, что фельдфебель намеренно медлит. Он все размышлял о незаслуженной поблажке этому солдату, торчавшему на пороге. Если бы это зависело от него, черта с два он стал бы вызывать его по такому делу в штаб. И свою злобу на тех, кто пользовался такой властью и кому он не смел не подчиняться, фельдфебель обратил на Сёдзо — ведь именно на нем в конкретной форме была проявлена эта власть.

Он выслушал Сёдзо, даже не повернувшись к нему. Глядя на свои ноги, он проворно работал руками. Лицо его побледнело, он плотно сжал губы.

В обмотках ноги фельдфебеля были похожи на молодые побеги бамбука, брюки пузырились на коленях, и вид у него был бравый. Широко шагая, фельдфебель подошел к столу, взял, полевую сумку и фляжку и повесил их через плечо. Он собрался идти надзирать за земляными работами. Все это было нарочито проделано так, чтобы под* черкнуть крайнее пренебрежение к человеку, который, вытянувшись в струнку,стоял у входа.

Но Сёдзо это нисколько не задевало. Избавившись от заботы, которая, как он признался Кидзу, сокращала ему жизнь, он почувствовал такое облегчение, будто сбросил с себя военную форму. Кроме того, он заранее предвидел, как отнесется к нему фельдфебель, иначе он, вероятно, все-таки растерялся бы. Ему оставалось лишь терпеливо ждать. Не оставит же он его здесь, когда сам уйдет! Вероятно, по лицу Сёдзо было заметно, что он решил не обращать внимания на фельдфебеля. К тому же, когда фельдфебель, сняв со стены фуражку, шагнул в сторону Сёдзо, облачное до этого небо прояснилось и лучи солнца залили светом всю комнату. Ярко освещенное лицо солдата выглядело не только спокойным, но необычно бодрым и оживленным. Вполне естественно, что фельдфебелю оно в этот момент показалось дерзким.

— Ты чего это так сияешь?—вдруг заорал он и ударил Сёдзо по правой щеке. Рука у фельдфебеля оказалась более тяжелой, чем можно было предполагать. Щеку словно обожгло. Сёдзо остолбенел — он даже не почувствовал ни злости, ни досады. И только горячей волной разлилась кровь по всему телу. За все время, что он был на фронте, он впервые получил оплеуху, и у него потемнело в глазах.

— Виноват!—невольно вырвалось у него. Вот так бы взвизгнул щенок, которого ударили камнем.

— Пораскинь мозгами насчет вчерашнего. Подарок отца, завещание — это твое частное дело. Отряда это не касается. В такое горячее время тебе идут навстречу, нянчатся с тобой, а ты? Да если бы ты чувствовал