Шрифт:
Закладка:
В шерстяной комнатке всегда была припасена бутылка. Капля настойки успокаивала Данику, иногда даже чересчур. Карл не заметил, что она стала больше пить, – он вообще ничего не видел. Он и сам любил выпить, хранил дома местное дешевое вино и настойку в избытке. Подсчет не вел, просто пополнял запасы по мере необходимости.
Пьянства Даника тоже стыдилась. Не перед Карлом – перед Мирко. Поэтому позаботилась, чтобы тот ничего не обнаружил.
Она была уверена, что Мирко заметил странности Леона, но не подал виду. Он относился к Леону как к обычному ребенку, видел в нем только лучшее, и малыш отвечал обожанием. В каком-то смысле именно Мирко давал Данике надежду, но даже на него она не могла безусловно положиться: рано или поздно он пойдет своей дорогой и встретит женщину. Она старалась об этом не думать.
Когда Карл уехал надолго, Даника взяла Леона с собой в хлев. Животные были снаружи, ворота с одной стороны открывались на северные просторы. Выше по склону были видны овцы, и ржание лошади доносилось издалека.
Леон следовал с любопытством. Когда мать упала на колени перед надгробным камнем Светланы, он сел рядом с ней в солому.
– Что я наделала? – шептала она камню. – И что мне делать теперь?
«Горячо любима сыном и всеми своими зверями», – было написано на камне.
Она подумала о сыне Светланы. И о ее зверях. Дани-ка не была уверена, на кого больше походил Леон. Она даже не была уверена в том, что Леон любит свою маму. И все же… Иногда он был таким ласковым, что от этого становилось больно.
Леон осторожно взял ее за руку, погладил и посмотрел на нее большими внимательными глазами. Тогда она могла поверить, что он ее любит.
А потом он ее обнял.
Спросить совета по поводу умственных способностей Леона было бы немыслимо. Даника ни при каких условиях не хотела выставлять напоказ, что ее сыну чего-то может не хватать, не говоря о том, как стыдно будет услышать слово специалиста, что Леон невысоко одарен. К тому же поблизости таких специалистов и не было. Для этого, наверное, надо было ехать в город на севере. В молодости она слышала рассказы, что там есть доктор, который лечит женщин от истерии. Не очень успокаивало.
Нет, она предпочитала подождать. Когда Леон заговорит, она сама сможет оценить, насколько у него все плохо с головой. Если он, конечно, научится говорить. При мысли о безмолвном животном у нее мурашки шли по коже.
Она прекрасно понимала, что рано или поздно его придется отправить в школу, и тогда все раскроется. В ближайшем городе всего одна школа. Если Леон умственно отсталый, все мгновенно узнают. Она помнила, как сама ходила в ту школу. Сколько там было сплетен! О хромом парнишке, о девочке, чья мама была очень толстой и не выходила из спальни. О родной сестре Даники, которая, по слухам, позволяла мальчишкам себя полапать за шоколадку. А больше всего о ее брате, слишком амбициозном для крестьянского сына. Когда отец разводит картошку, а сын мечтает уехать в Америку и разбогатеть, другим детям ничего не остается, кроме издевок и дразнилок. Йован не должен был думать, что он особенный. Его судьба – картофельное поле.
Воспоминания раскрыли перед Даникой всю картину. Едва ли школа изменилась. Леон привлечет внимание, его будут дразнить за неестественность. Если он продолжит расти как сейчас, едва ли кто-то захочет ввязываться с ним в драку. Но он будет изгоем, чудаком, его будут сторониться. А если у него еще и мозгов не будет хватать? Сплошные издевательства. Ей резало сердце от мыслей о том, что придется пережить ее сыну.
До того как Даника вообще могла узнать, действительно ли с мозгами у Леона что-то не то, она решила обучать его дома. Раз она сама выучилась читать и писать, значит, и сына сможет научить. В тишине и покое кухни, без немилосердных наблюдателей.
А Карл мог научить его всему прикладному.
В том, что касалось удивительной физической формы Леона, Даника тоже не желала обращаться за объяснением к специалисту. Она так и не смогла забыть сомнительного лекаришку, который жестоко ее обманул, когда она была юна, невинна и влюблена. Он убедил ее в бесплодии только для того, чтобы самому с ней позабавиться столько, сколько захочется.
Этот ранний и болезненный опыт с медициной укоренил в ней безграничное недоверие, и она с самого начала решила для себя, что лучше будет слушать соседку. А соседка тогда сказала, что Леона надо отпаивать настойкой чабреца, тогда рост замедлится и его развитие станет более гармоничным. Если Богу будет угодно.
Судя по всему, Богу не было угодно.
Даника начала сомневаться, чего вообще Бог от нее хотел. Пока что он забрал у нее всю ее семью, свел ее с мужчиной, которого она не могла любить, и дал ей ребенка, которого едва ли можно было считать одним из лучших его детей. А ведь сначала ему удалось заставить ее думать, что она благословлена. Данике приходило в голову, что Бог играет с ней, как кошка с мышкой. Что она – часть какой-то божественной комедии. Она сама не знала, чему верить.
Она верила в Него, безусловно, но она Ему не доверяла. Перестала доверять. По крайней мере, пока Он не сделает что-либо, что сможет исправить все несчастья.
Например, не пошлет ей нормального ребенка.
Последняя мысль стала занимать ее все чаще. Может, это как раз то, что нужно. Что-то нормальное, чтобы уравновесить ненормальное, что-то правильное, чтобы исправить ошибки. В таком случае она будет рада выдержать еще одну беременность.
Чужой
По одной из многочисленных дорожек катила необычная повозка, запряженная парой крепких лошадей. На козлах сидел смуглый мужичок с блестящей макушкой и кустистыми усами и напевал на незнакомом языке. Время от времени он прерывал пение, чтобы сделать глоток из бутыли.
С сапфирово-синего неба жарило солнце, выжигая цвет с травы и посевов по всей огромной долине. Повсюду было сухо, а с него тек пот. Мужичок, сощурившись, оглядывал окрестности. Ему стоило остановить повозку в тени, но он не хотел останавливаться, пока не доберется до места. Он должен быть уже почти у цели.
Тут вдали показалась церковь. Она
