в Ленинград, то как в ноябре того же года оказалась в Москве, где у нее ни друзей, ни родных – никого, кто мог дать кров и приют хотя бы на первое время? Удачно накладывается на «возвращение» история знакомства в поезде с Вилли Шталем, но куда все-таки ехала Екатерина и зачем? Почему Шталь рекомендовал ее как «учительницу русского языка» для немецкоговорящих сотрудников советской разведки – девушку с сомнительной биографией, безработную актрису, только что вернувшуюся из-за границы и… не знавшую немецкого языка?

Стройнее выглядит вариант, рассказанный сестрой: Катя вернулась в Ленинград, но по какой-то неизвестной нам причине сразу отправилась в Москву, где и решила остаться. После этого она съездила в Петрозаводск, попрощалась с родными и переехала в столицу окончательно, надеясь устроиться на работу в типографию, что ей в конце концов и удалось[138]. Не упрощает, а скорее усложняет эту загадку то, что нам известен первый московский адрес Максимовой: Нижний Кисловский переулок, дом 8, квартира 12, что по соседству с театральным институтом (ГИТИС) и знаменитым «домом Моссельпрома». Пишут (и даже показывают в фильмах), что Катя Максимова жила в полуподвальной комнате. Не вполне понятно, каким образом в одноподъездном доме квартира номер 12 оказалась в полуподвале, но это проблема домоуправленческая, а не политическая: в те годы бывало всякое. А вот сам по себе адрес этот непростой. Как молоденькой актрисе из Ленинграда удалось получить отдельную квартиру в доме, стоящем поблизости от Арбата и совсем недалеко от Наркомата обороны, – еще одна загадка, степень неразрешимости которой понятна каждому, кто жил в Советском Союзе и понимающему, что такое жилищный вопрос и как он в эти самые годы испортил москвичей. В этом же самом доме, где всего 24 квартиры, обитали номенклатурный советский писатель Всеволод Вишневский, забытый ныне, но когда-то орденоносец-драматург Борис Ромашов, вдова Антона Павловича Чехова Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, творил филолог профессор Сергей Иванович Соболевский, а в 1933 году в 20-ю квартиру вселился бежавший из Германии еврейский драматург Фридрих Вольф с сыновьями Конрадом и Маркусом – первый из которых стал кинорежиссером, а второй – шефом внешнеполитической разведки ГДР. Из известных сегодня жильцов этого дома, пожалуй, только технический руководитель подмосковной ткацкой фабрики А. А. Колесников (квартира 9), расстрелянный в 1938 году, не относился к советскому бомонду. И среди них – юная Катя Максимова, которая вскоре после прибытия в Москву сменила несколько мест работы, а затем отправилась трудиться на вредное производство: аппаратчицей на завод «Точизмеритель», открывшийся в 1929 году и выпускавший, помимо всего прочего, ртутные градусники. И опять: Мария Максимова была уверена, что ее старшая сестра жила вообще не там и комнату в элитном доме получила (она или все-таки он – Зорге?) много позже: «Незадолго до отъезда Рихарда из Москвы им дали комнату в Нижне-Кисловском переулке (на Арбате), куда они и перебрались, и стали жить уже совместно под одной крышей. Комната была очень неудобная, в полуподвальном помещении, вход был просто жуткий, покосившиеся полы, раковина стояла в коридоре, и вообще не было никаких удобств. Несмотря на это, Рихард сразу перенес туда все свои книги, лыжи и все личные свои вещи». Причем, написав эти воспоминания, Мария Александровна почему-то вычеркнула первое предложение – о переезде в Нижний Кисловский переулок[139]. Что-то путала? Вполне возможно, но возможно и нет. Кстати, она и предыдущим местом жительства Зорге называла не гостиницу «Люкс», а «Балчуг», точнее – гостиницу «Новомосковская», в которой Зорге жил позже, по возвращении из Китая, и откуда сделал несколько фотоснимков Кремля и Васильевского спуска, подарив их потом Кате. И как раз возвращение из Китая совпадает по дате с описанием Марией Максимовой начала совместной жизни Зорге и своей сестры:

«Свадьба была очень скромной – оба презирали этот “мещанский обряд”. Просто вечер с друзьями после регистрации брака здесь же, в Нижнем Кисловском, куда Ика перенес из гостиницы свои чемоданы.

Бутылка легкого вина и разговоры о музыке, о театре и, естественно, о “текущем моменте” – в Германии к власти пришли фашисты…

А потом мы вновь встретились с сетрой.

– Мы были всего полгода вместе, но это бли шесть месяцев самого настоящего счастья, – говорила мне Катя…

Нам с сестрой Татьяной не довелось познакомиться с мужем Кати, но мне всегда казалось, что мы хорошо его знаем. Катя говорила, что он ученый, специалист по Востоку. Мы знали и о том, что он находится на трудной и опасной работе»[140].

«Всего полгода вместе»… 1927 год, когда Катя вернулась из Италии, был последним спокойным, пусть и относительно, годом для Ики Зорге. Он приехал в Москву в ноябре, а в декабре отправился в Скандинавию, откуда вернулся летом 1928 года. Когда они успели познакомиться и сблизиться? Потом снова командировки: с 5 октября 1928 года по 4 апреля 1929 года и с 18 июня по 19 сентября 1929 года. В октябре выезд в Германию на подготовку к работе в Китае и отправка дальше – в Шанхай. Получается, что Екатерина и Рихард действительно могли провести вместе не более восьми месяцев за эти три года. Но вернемся к вопросу о необходимости переводчицы для Зорге.

Нам известна некоторая самоуверенность Ики при определении им своего уровня владения русским языком. Сообщая будущему руководству в Москве, что может свободно изъясняться по-русски, он явно хватил через край. Но и до знакомства с Катей Зорге уже прожил в России около полутора лет, отчего его познания, по крайней мере, не должны были стать слабее. Сам он говорил, что мог свободно понимать русский язык и, хотя тот и был далек от совершенства, все же он сам писал: «рабочие относились ко мне очень снисходительно»[141]. Какие рабочие? В Коминтерне станки не стояли, да и общался там Ика Рихардович на немецком. Значит, он где-то выступал и, по логике его служебных перемещений, эти выступления происходили еще до того, как он познакомился с Екатериной Максимовой. Не вполне понятна в таком случае сама необходимость в «учительнице» (если только действительно ее не «подставили» ему органы), зато совершенно объяснима их взаимная симпатия.

Катя, вернувшаяся недавно из Европы, была очарована не только характером, внешним обаянием, но манерами нашего героя, увы, крайне редкими для Советской России. Снова вспоминает ее сестра Мария: «Рихард был очень принципиальный человек, работоспособный, энергичный и на редкость трудолюбивый. Когда она приходила к нему в гостиницу, всегда заставала его за рабочим столом… Как только она приходила, он вставал ей навстречу. Он был очень внимательным и чутким. Стоило только ей зайти, он сразу по ее глазам догадывался, все ли у нее было хорошо на работе, и если были в течение дня какие-то неприятности, то скрыть это было невозможно, потому что он сразу и слишком хорошо угадывал ее настроение.