Шрифт:
Закладка:
Более того, как верно заметил Владимир Чунихин, помимо несколько эфемерного «секретарства» у Бухарина, Ика Рихардович неоднократно и вполне официально работал секретарем Дмитрия Мануильского, а также пользовался покровительством Отто Куусинена, давшего ему рекомендацию в ИККИ и ОМС[122]. Ни Мануильский, ни Куусинен не были репрессированы ни в 1929-м, ни в конце 1930-х годов, вообще никогда. Да, возможно, Зорге испытывал симпатию к взглядам Бухарина и к его, если так можно выразиться, партийному облику. Возможно даже, об этом многие знали и донесли эту информацию до Сталина. Но что мог знать Сталин в 1929 году о Зорге и насколько ему это могло быть интересно?
Надо понимать, что Сталин и Зорге, во-первых, вряд ли были знакомы лично; во-вторых, Сталин мог слышать о Зорге, как о работнике Коминтерна; в-третьих, весьма вероятно, что Сталин знал о работе Зорге над программой, основное авторство которой принадлежало Бухарину. Но точно так же он мог знать и о работе нашего героя у Мануильского, и о хороших отношениях Зорге с Куусиненом – одно не исключает другого. И еще раз: Зорге, в отличие от Бухарина, «вычищен» не был, то есть сохранил доверие партии, но вскоре был уволен из Коминтерна. Но… значит ли это, что он был уволен «по недоверию»? Совсем нет, и даже скорее наоборот. Зорге не был выкинут на улицу, не был отправлен в другую организацию, где к нему предъявлялись бы меньшие требования, туда, где он мог бы почувствовать, что ему доверяют не до конца, и это доверие партия требует восстановить, где не требовалась бы такая конспирация, как в Коминтерне и пр. Так ведь происходило в 1930-е годы с очень многими в прошлом ответственными работниками, которых передвигали из разведки в торговлю, из НКВД на почту и т. д. Но нет, в нашем случае все произошло строго наоборот: Ика Зорге ушел туда, где к каждому сотруднику предъявлялись самые высокие требования и одновременно оказывалось самое высокое – насколько это только возможно – доверие: в военную разведку.
В середине сложного, противоречивого, даже болезненного для Зорге 1929 года он обращался к Борису Афанасьевичу Васильеву с просьбой найти ему работу в качестве инструктора ИККИ, напомнив о желании Куусинена использовать его в восточном отделе. Отто Куусинен занимал тогда пост заведующего Восточным лендерсекретариатом, причем под Востоком понимался очень широкий географический спектр, в который входил и Китай, курировавшийся Дальневосточным сектором во главе с Павлом Мифом (Михаилом Александровичем Фортусом). Осип Пятницкий – один из трех покровителей и «старых друзей» Зорге в Коминтерне, то есть тех людей, что привели его в эту организацию, составил ему протекцию в «правильном» представлении Ики Рихардовича не менее важным людям из советской разведки. Во всяком случае, об этом заявил в 1937 году на допросе в НКВД сотрудник 2-го (восточного) отдела Разведупра РККА Карл Римм, хотя к любым показаниям, данным в подобных условиях, следует подходить с чрезвычайной осторожностью. Римм не сказал точно, когда это произошло, назвав только год: 1929-й. Но это отнюдь не было первым контактом Ики Рихардовича с представителями военной разведки. Достаточно вспомнить, что его первая жена Кристина была связана с этой организацией как минимум с 1926 года весьма прочными, оказавшимися даже сильнее семейных, узами. Летом 1929 года, возвращаясь из Лондона через Берлин, Рихард встретился с Кристиной. Там, в германской столице экс-супруга Зорге познакомила его с Константином Михайловичем Басовым (настоящее имя – Ян Абелтынь, или Аболтынь) – резидентом Четвертого управления в Берлине и, очевидно, шефом самой Кристины[123]. Басов был введен в курс дел Зорге в Коминтерне и 9 сентября сообщил в Москву:
«Телеграфировал относительно предложения Зорге. Он действительно очень серьезно намерен перейти на работу к нам. С теперешним его хозяином у него очень неопределенное положение, и уже почти целый месяц, как [он] не получал никаких указаний относительно своего будущего. Сидит также без денег. Он достаточно известный работник… и нет надобности останавливаться на его характеристике. <…> Владеет нем., англ., фр., русск. языками (судя по всему, Зорге, как обычно, не стеснялся показать знания многих языков, даже если на самом деле чувствовал себя в общении на них не так уверенно. – А. К.). По образов. – доктор эконом. Если его положение решится в пользу нас, т. е. теперешний хозяин не будет держать его, то он лучше всего подойдет для Китая. Туда он может уехать, получив от некот. здешних издательств поручения по научной работе…»
Москва ответила уже 14 сентября, проявив к информации резидента явный интерес:
«1. Подтверждаем получение Вашего письма от 9.9.29 г. со всеми приложениями.
2. ЗОРГЕ по сообщению его хозяина (значит, Центр оперативно связался с руководством ИККИ и ОМС. – А. К.) должен приехать в ближайшее время сюда. По приезде пускай зайдет к нам, мы лично с ним переговорим».
16 сентября Басов сообщил в Центр:
«Зорге получил телеграмму, в которой разрешают ему поехать в Москву для переговоров. Причем обратно он должен вернуться за свой счет. Как видно, хотят уволить его. Он зайдет к Вам и поставит вопрос о переходе на работу к нам. Я наводил справки – чем вызвано такое поведение в Коминтерне по отношению к нему. Получил некоторые намеки, что он замешан в правую оппозицию. Но все-таки все знающие его товарищи отзываются о нем очень хорошо. Если Вы возьмете его, то самое целесообразное будет – послать в Китай».
Итак, в Центре – Четвертом управлении Штаба РККА – знали «по намекам» и, вероятно, из первых рук, что Зорге каким-то образом «замешан в правую оппозицию». Но характеристики его оказались столь хороши, да и сам он был настолько известной фигурой, что уже на начальном этапе было понятно, что для военной разведки он может оказаться весьма ценным кадром. И даже место назначения еще не уволенного из Коминтерна Зорге просматривалось вполне явно: Китай. 21 сентября Центр сообщил Басову, рекомендовавшему нового агента, о том, что дело пошло: «ЗОРГЕ у нас был. Ведем переговоры об его использовании на Востоке» [124].
Так что, когда в Коминтерне шла чистка и Ика Рихардович, оправдываясь, признал «временные колебания», но «решительно отмежевался» от немецких правых уклонистов, упомянув заодно о своей борьбе в Немецком клубе с троцкистами (все это тоже зафиксировано в протоколе от 19 октября), он уже знал, что для него лично с Коминтерном покончено. В «Тюремных записках» он вспоминал: «В конце лета 1929 года, когда
