Шрифт:
Закладка:
Но особый интерес для сотрудников спецслужб представлял Шанхай – один из крупнейших городов Китая с населением более трех миллионов человек. Главные морские ворота и важнейший торговый центр, единственный город в стране, который по праву можно было назвать интернациональным и где иностранным разведчикам, казалось бы, было проще легализоваться, – туда направлялся Зорге, знавший, что работа шанхайской резидентуры военной разведки далеко не полностью удовлетворяла нужды Москвы.
Надо заметить, что космополитический облик Шанхая сложился достаточно давно. С 1843 года в городе существовал первоначально английский, а затем – международный (с включением американской, голландской и японской концессий) экстерриториальный сеттльмент, к которому примыкала отдельная французская концессия. В 1930 году экстерриториальность формально была отменена, но сил, чтобы справиться с международным Шанхаем, у правительства Чан Кайши в Нанкине не было (только Мексика добровольно отказалась от своих привилегий, но мексиканцы точно не входили в число самых многочисленных национальных меньшинств Шанхая). Город по-прежнему был наполнен разнообразными торговцами, промышленниками, банкирами и, конечно, шпионами. При этом, несмотря на исключительные права иностранцев, на обширной территории международного и обособленного французского сеттльментов не возбранялось селиться и китайцам, хотя цены на жилье и землю в этой части Шанхая были значительно выше, а граждане Китая, обосновавшиеся здесь, лишались в своей республике избирательных прав. Очевидно, плюсы жизни в сеттльментах перевешивали эти неудобства, если треть местного населения Шанхая решилась отказаться от своих гражданских свобод, выбрав жизнь в иностранной части города. В результате собственно иностранцев в ней оказалось не более 3–4 процентов – около 50 тысяч человек, остальные – зажиточные китайцы. При этом китайские предприятия сконцентрировались в международном сеттльменте, а жить иностранцы и здешние китайцы предпочитали во французском, ставшем престижным «спальным районом» города.
Внешнюю безопасность жителей обоих сеттльментов обеспечивали расквартированные здесь же иностранные войска и военные корабли великих держав, стоявшие на якоре на реке Хуанпу. За внутренний порядок отвечала собственная шанхайская муниципальная полиция, набранная из индийцев и русских (в основном бывших белогвардейцев и их подросших детей), и руководимая британскими инструкторами и начальниками, а также французская и японская полиция.
Внутри сеттльментов действовали свои иерархические правила. Высшим слоем населения считались граждане стран, ранее обладавших правом экстерриториальности и не обратившие внимания на его отмену. К ним не относились, как ни странно, немцы: Германия, как и Мексика, после некоторых раздумий тоже добровольно отказалась от этого права. Низами считались собственно китайцы, невзирая на их имущественное положение. Чуть «выше» их располагались многочисленные, но, как правило, нищие русские, которых, впрочем, ввиду тяжелого финансового положения за настоящих белых иностранцев не считали ни англичане, ни китайцы. Наших соотечественников в начале 1930-х годов в Шанхае скопилось около 30 тысяч человек. Основным их промыслом стали служба: в полиции, охранном полку британской миссии, на китайском флоте и в качестве частных телохранителей – для мужчин. Девушки тоже служили, но в дансинг-клубах и интернациональных домах терпимости. Журналистка Агнес Смедли очень точно описала Шанхай 1930 года в одной из своих статей для «Франкфуртер цайтунг»: «Тут устраиваются пышные официальные приемы и балы, открываются новые банки, возникают крупные финансовые и всевозможные иные объединения, полным ходом идет игра на бирже, процветает контрабандная торговля опиумом и не прекращаются взаимные оскорбления иностранцев и китайцев – и все это под эгидой экстерриториальности. А еще здесь есть ночные дансинги, публичные дома, игорные клубы, теннисные корты и т. д., и т. д. Находятся также и люди, называющие все это началом новой эры, рождением новой нации. Для определенной прослойки китайского населения это, возможно, и так: для коммерсантов, банкиров и спекулянтов. Но для китайского крестьянства, то есть для 85 процентов населения страны это – как пожирающая все живое чума…
Белые русские шатаются по всему китайскому побережью. Они попрошайничают, грабят, воруют, всем подряд предлагают свои услуги в качестве шпионов, занимаются контрабандой опиума, они фальшивомонетчики или убийцы; во время забастовок китайских рабочих они становятся в ряды штрейкбрехеров. В составе британского военного контингента в Шанхае имеются белогвардейские полки; они носят британскую военную форму и поют царские гимны. В шанхайских публичных домах и ночных ресторанах полно белогвардейских женщин… Агенты иностранных и китайской тайной полиции палят на вечерних улицах друг в друга: в сумерках каждый принимает другого за налетчика. Раненые или убитые, они остаются лежать на мостовой… Может быть, когда-то Шанхай и был городом надежды. Сегодня каждый видит, что это город страданий и нищеты»[147].
Еще одной особенностью Шанхая являлся довольно высокий процент рабочего класса среди населения – едва ли не треть, а потому было понятно стремление членов и сторонников Коммунистической партии Китая (здесь же, кстати, и основанной) укрыться в огромном городе от, мягко говоря, нелюбезного им правительства Чан Кайши. Полиция сеттльментов коммунистов, впрочем, тоже не жаловала, и к 1930 году в местной тюрьме ожидали передачи нанкинским властям около 1300 «красных китайцев». Все это обостряло интерес к Шанхаю со стороны прежних работодателей и коллег Зорге из Коминтерна, Профинтерна, КИМа и прочих организаций, готовых побороться за права китайских коммунистов. Особенности же регистрации иностранцев в Шанхае (обязательная требовалась только от граждан Великобритании и Германии), европейские представления об экстерриториальности и часто полное непонимание особенностей жизни в дальневосточной стране создавали у многих разведок мира искаженное представление о возможностях нелегальной работы в этом городе. Командировка нашего героя в Шанхай не стала в этом смысле исключением.
Как мы помним, к отправке в Китай Зорге готовился в Берлине вместе с Александром Петровичем (Израилем Хайкелевичем) Улановским, тоже «принятым на службу» в октябре 1929 года[148]. Ни тот ни другой не имели ни опыта агентурной работы в военной разведке, ни военного образования. Улановский, получивший документы для работы в Шанхае на имя гражданина Чехословакии по фамилии Киршнер и оперативный псевдоним «Алекс», был назначен резидентом. Работавший с ним позже американец Уиттэкер Чемберс так охарактеризовал его: «[Улановский] был скромным человеком (из-за чего люди помельче неспособны были его достаточно оценить), хорошо знающим пределы своих возможностей и нисколько этим не озабоченным. Но его жизненный опыт был огромен, он прекрасно понимал людей, хотя часто поступал по отношению к ним вразрез с тем, что подсказывал разум. Потому что человечность была сильнее других его качеств. И он обладал редкой способностью видеть вещи с точки зрения другого человека… И, однако, его любимым выражением было: “Я бы тебя шлепнул!” Я нисколько не сомневался, что в случае надобности он так бы и сделал – застрелил бы меня ради безопасности дела или подчиняясь приказу. Он знал по опыту, что все мы живем под властью необходимости, против которой его природное сострадание к людям
