до Киева князь и княжич проделали на пяти стругах, спустившись по реке Нерли и лесным речкам к большой воде. Иногда вода внезапно заканчивалась. Тогда экспедиция волоком тянула суда по узким протокам, а то и вообще по суше, пока наконец не выходила к судоходным местам. Так и дошли до самого Днепра, и показались по левому борту стольный град и золочёные купола Печерской лавры на крутом, неприступном берегу.

– Какая красота! – восхищённо воскликнул сын, без отрыва глядевший на величественные храмы и мощные городские укрепления на лесистых холмах. Он впервые увидел Киев. Раньше отец не брал его с собой в столь дальнее путешествие, которое к тому же всегда было сопряжено с риском нападения кочевых племён, мордвы и булгар.

Вот и в этот раз экспедиции пришлось отбиваться от нападения. Степняки бросились вплавь на конях, пытаясь догнать и окружить последнее судно, но, встреченные дождём стрел организованного войска, повернули назад, не решившись на дальнейшее преследование.

Смело повёл себя в этой ситуации сын князя Всеволод, готовый с мечом в руках броситься на врага. Любо было видеть отцу храбрость княжича. Но князь всё же незаметно, но страховал своего отпрыска: ведь ещё совсем мальчик!

На обратном пути струги остановились у пристани, заложенной ещё великим князем Владимиро-Суздальской Руси Андреем Боголюбским.

Отец и сын сошли на берег и направили свои стопы в храм Покрова на Нерли, белокаменный красавец византийской постройки, где отстояли благодарственный молебен Спасителю. Находясь на хорах, князь и княжич могли наблюдать за тем, как в алтаре совершается великое таинство евхаристии. От всех остальных вельмож, стоявших перед иконостасом внизу, действо было сокрыто.

– Батюшка, отчего нам позволено глядеть за алтарь, а вельможным нельзя? – спросил Всеволод.

– Оттого, сын мой, что мы – князья, и судьба всех в этом храме и земли нашей нам самим Богом поручена. Нам потому и разрешено многое, а спросится и того больше! Запомни мои слова, сынок. Мы за наш народ перед Богом в ответе!

Знал отец, что на благодатную почву ложатся его глаголы!

Службу вёл сам епископ Владимирский Митрофан, приехавший на встречу с великим князем.

Всеволод видел, каким уважением у его отца пользуется владыка, и сам благоговел перед духовным пастырем княжеского дома. Отец мечтал о митрополии во Владимире. Здесь ещё Боголюбским был возведён величественный храм – Успенский собор, который превышал Софийские соборы Киева и Новгорода. А после пожара 1185 года он был не только восстановлен, но и значительно расширен в самом конце XII века. Собор задумывался и воспринимался всеми как оплот независимой от Киева митрополии. Но Киев не утверждал её, боясь укрепления самостоятельности Владимиро-Суздальского княжества. По этому поводу неунывающий владыка Митрофан всякий раз напоминал Юрию известный постулат: «Где епископ – там и церковь!» – и тем успокаивал до поры притязания великого князя.

Владыка Митрофан, человек книжный и образованный, всячески поднимал престиж княжеской власти, требуя от его подданных «приязни» к князю, чтобы смотрели на него как на Божия избранника.

– Князь – это государь, – любил повторять владыка в своих церковных проповедях, имея перед собой пример государственного устройства Византии, где власть царя была традиционно очень сильна.

Вместе с тем отец Митрофан и князя учил:

– Ты поставлен Богом на власть, а потому должен блюсти Божью волю: казнить злых, а добрых – миловать!

Владыка являл личный пример братолюбия: давал приют всем изгоям и потерявшим кров беглым холопам, кормил нищих, больных и убогих, уча относиться ко всем по-христиански. В своих многочисленных беседах с князем Юрием отец Митрофан учил его быть милосердным со своими рабами и холопами, помнить что рабы его – тоже христиане, как и он сам, что не только убивать раба, но и истязать его не след!

– Мы же русские, – повторял епископ, – а не нехристи поганые!

Отец Митрофан имел большой личный авторитет у князя и влияние на него и членов всей княжеской семьи, на всю гражданскую жизнь во Владимире. В условиях междоусобицы князей на Руси лишь православная церковь и её книжное учение (святых Кирилла и Мефодия) являли пример истинного единовластия на всей русской земле.

Вслед за владыкой и Юрий стремился творить добро: отпускал пленных, помогал сирым и вдовам. Налаживал отношения с соседями. А с великим князем Киевским и вовсе породнился.

Не отставал от отца в добрых делах и сын его, Всеволод. Имея в семье столь уважаемого духовного наставника и возрастая в праведности, просил у епископа:

– Научи молиться, владыко!

– А ты повторяй при всякой оказии: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!» Особенно если беда какая или опасность! – учил мальчика наставник. – И не забывай, что ты, русский князь, – православная душа!

Владыка любил княжича за открытый и любознательный нрав, за чистоту помыслов и доброту.

Прошло три года. Княжичу исполнилось семнадцать. Молодой голубоглазый Всеволод стал настоящим мужчиной: раздался в плечах и окреп. Теперь он повсюду сопровождал отца в его ратных походах против степняков и слыл смелым воином.

Настало время выполнить волю отцов. И повёл молодой князь под венец киевскую красавицу Марину, которая за годы разлуки расцвела, как цветок. От её лица с громадными карими очами и густой копны русых волос, расплетённых и расчёсанных по случаю замужества, невозможно было отвести глаз.

Народу в главном храме города набилось великое множество. Все хотели своими глазами увидеть свадьбу молодого, любимого владимирцами князя.

После того как владыка Митрофан совершил таинство венчания, попали дети в объятия заплаканных матерей и весёлых отцов. А затем был великий пир и княжьими дарами щедро одарён люд. А потом… они остались вдвоём.

В просторной опочивальне княжьих палат было тихо. Пахло деревом и чистыми полами. А из красного угла на молодых смотрели тёплые материнские глаза Богородицы. Перед нею беззвучно плавным спокойным светом горела большая восковая свеча.

Всеволод и Марина молча сидели на широкой застланной лежанке, не в силах поднять друг на друга глаз. Затем молодая жена опустилась к ногам супруга, чтобы по славянскому обычаю разуть своего суженого.

– Погоди, Марина, – бережно взял её за руки Всеволод, – скажи, любишь ли?

Лицо девушки зарделось, и она прошептала чуть слышно:

– Да ведь нас об этом не спрашивают.

– И всё же.

Марина подняла на мужа огромные, влажные от счастливых слёз глаза:

– Люблю, сильно люблю, с первой минуты, как увидала!

Глава 3

Наступила осень 1237 года. Джихангир (главнокомандующий) и великий хан монголов Батый пил в одиночестве чай в огромном цветном шатре на берегу Волги, возлегая на тёплых звериных шкурах. Неделю назад он завершил свой поход на