Генерал вспыхивает и тут же гаснет.

— Да, — говорит он, взмахивая рукой.

— И обратились к Брагину? Он что, по-вашему, авторитет криминальный?

— Нет конечно, да я… Просто парень он грамотный, с опытом, хотел послушать, что посоветует, а эти… — он в сердцах машет рукой. — В общем, да, я проиграл, Леонид Юрьевич. Пошёл с Жори… с другом поразвлечься и увлёкся, как мальчишка. Проиграл по-крупному. У меня не было с собой много денег, вот они мне и ссужали. И накопилось прилично.

— А друг что? Не мог вас остановить?

— Да он уехал к тому времени, а я его не послушал и остался. Ну, он, к тому же выпил, знаете… Он и не играл вообще. Короче, проигрался я, сказал завтра деньги привезу. Ну, ладно, они согласились. Посмотрели паспорт мой, телефон взяли. Видят, я человек приличный, отпустили. Завтра не привёз, меня с работой с этой новой дёргали в Совет министров, в политбюро и всё такое. Позорище, конечно, если кто узнает… Ну, теперь-то понятно, узнают, раз всё до вас дошло. Пойду сейчас откажусь от должности, скажу не достоин. Это правда, не достоин…

— Погодите, не торопитесь, расскажите, что дальше было, — подбадривает Злобин.

— Дальше? А, ну вот, я пришёл через день, принёс им деньги, а они говорят, что раз я не пришёл вчера, значит включился какой-то счётчик и сегодня я уже в три раза больше должен. Ну, знаете, я вспылил, слово за слово. В общем ситуация усложнилась… Ну, а там шантаж начался. Если деньги не отдам, они донесут, что я… ну вот это всё. У меня друзей полно и в армии, и в органах тоже, но если они узнают, то друзьями уже не останутся, сами понимаете. Это же позор такой. Позорище… Поэтому я и обращаться не стал ни к кому. И к Жоре не стал, он и так в скандалы попадал, и тут я ещё с такими делами.

Злобин вздыхает:

— Ясно всё.

— И какая сумма в итоге натикала? — спрашиваю я.

— Да… сказать страшно… Сто тысяч…

Злобин кашляет.

— Да уж. Мне вовек не рассчитаться, а счётчик этот мотает и мотает.

— А первоначальная какой была?

— Девять…

— Тоже немало, — сочувствующе улыбается Злобин. — Это они вас развели Даниил Григорьевич. Ужас просто. И что делать будем?

— А арестовать их нельзя, раз уж вы теперь всё знаете? — с надеждой спрашивает Скударнов.

— Боюсь, что нельзя. Они проходят по другому ведомству, да и не так всё просто. Ни один Ашотик здесь не появится без разрешения сверху. Ладно, проблему вашу мы порешаем, но какую-то сумму отдать придётся. Минимально первоначальную. Вы им уже заплатили что-то?

— Да, снял с книжки, что было и отдал девять тысяч. Я конечно ещё насобираю. У жены тоже книжка, драгоценности, машина. Но ста тысяч точно не наберу.

— Хорошо, — кивает Злобин. — Давайте сделаем так. Идите сейчас с Егором у нас в комнате отдыха посидите. Там вам кофе предложат, чай. А мне надо будет поработать над этим вопросом. Хорошо?

— Даниил Григорьевич, вы не беспокойтесь, — говорю я, когда мы пьём чай с печеньем. — Сумму мы собьём. Не до нуля, конечно, но собьём. Жене, если ничего не говорили, то и не говорите. Деньги будут. Сейчас позвоню дяде Юре и попрошу привезти сколько-нибудь. Он не откажет.

— Нет, Егор, это неудобно. Я могу у Жоры одолжить.

— Нормально это. Мы друг друга уже довольно неплохо знаем, так что между собой всегда договоримся. Без проблем. История неприятная, но несмертельная, поверьте. Так что увольняться вам не надо. Злобин это дело раздувать не будет и вас на крючке держать не станет.

— Если только совсем чуть-чуть, — раздаётся голос Злобина, входящего в помещение. — Работа такая, на крючке людей держать. Значит поступим так. Задерживать вас мы не будем. Что делать с бандитами, я ещё подумаю. Завтра Абрам с Егором встретятся с Ашотом и урегулируют вопросы. В том числе и финансовые.

— А ещё какие? — уточняет Скударнов.

— И другие сопутствующие. Так что на сегодня можем считать заседание закрытым.

— А Егору обязательно? Я сам могу с этим Абрамом поехать.

— Нет, Даниил Григорьевич, тут ещё наши интересы подключаются, конторские. Так что вы даже не думайте об этом. И, само собой, ни одной душе об этом не сообщайте. Разве только Жоре и то по секрету.

Полковник расплывается в улыбке.

— Сейчас вас отвезут домой, — продолжает полковник, — а Егора я пока оставлю у себя, у нас с ним ещё другие дела имеются.

— Может приедете на ужин ко мне? — спрашивает генерал.

Чувствуется, что от слов Де Ниро ему становится легче, отпускает просто, и жизнь, уже оплаканная и почти законченная, восстаёт из пепла в былом радостном великолепии.

— Давайте завтра, — отвечает Злобин, — когда все дела сделаем.

Разборка проходит в затрапезном ресторане, где подают шашлык из неопределённого мяса, обильно политого уксусом. Но мы сюда не есть пришли, а договариваться, если так можно сказать.

В зале нет посетителей, и персонала тоже нет. Стоит запах прогорклого масла, подгоревшего мяса и дезинфекции. Дешёвые шторы лет десять не видели стирального порошка, а чёрные от сажи шары плафонов тускло светятся под потолком.

Мы с Абрамом, как супергерои противостоим адскому пламени врагов человечества. Позади нас десять одетых в чёрное молодцев, все как на подбор высокие и крепкие, да ещё и с демонстративно обнажёнными макарычами. Моя режиссура, кстати. Уроки девяностых не прошли бесследно.

Ашотик Большой на самом деле маленький, толстомордый, черноволосый, злобный и мало способный к компромиссам. За ним стоит несколько его доверенных людей. Команда разношёрстная и довольно нелепо выглядящая, одновременно щеголеватая и безвкусная.

Ашотик бесится от нашего очевидного превосходства.

— Он, сука, моих людей чуть не убил! — с негодованием и ярким акцентом выплёвывает он.

— Твои люди вести себя не умеют. Кто-то же должен их научить, — спокойно отвечаю я.

— А ты кто такой, а? Ты учитель, а? Ты рот свой закрой вообще.

— Я партнёр уважаемого человека и разговаривая так, ты пытаешься оскорбить нас обоих. Я тебе просто и ясно объясняю, хочешь войну, получишь, но твои бойцы очень слабы. Поверь, я знаю, что говорю. Да и зачем воевать? Тебе места мало? Чего боишься, что мы твоих клиентов переманим? Москва большая места всем хватит.

— Ты мне должен двести штук за генерала, — выносит вердикт Ашотик.

— А чё не двести лямов? — спрашиваю я. — Пипец какой-то. Мамука Георгиевич, договориться не удастся, я думаю.

— Э-э-э! — ревёт Ашотик. — Ты кто здесь такой решать удастся или нет, а? Ты рот свой прикрой, пока взрослые поговорят.

Я не реагирую, меня предупредили, что у Ашотика стиль общения такой и, собственно, кто что должен говорить мы заранее обсудили.

— Ашотик, — говорит Абрам. — Мы ссориться не хотим, мы же братья. Бро тоже наш брат, младший, понимаешь? Но ты неправ, брат, мамой клянусь, ты неправ. Зачем генерала обидел?

— На нём написано что ли, что он твой? — огрызается Ашотик.

— Нехорошо твои ребята повели себя, на Бро наехали, он вынужден был их уму разуму учить. А ведь он сказал, кто он такой и что со мной работает. Поблагодари, что он не завалил твоих чепушил. На Бро не надо наезжать, он человек серьёзный, поспрашивай у других. И он правильно сказал, Москва большая. Тебе что места не хватит? У тебя свои дела, у нас свои.

— Это мой бизнес! — заявляет Ашотик.

— Так не бывает, что ты такое говоришь, брателло? Бизнес у нас общий. У тебя участок свой, это да, но мы на него и не претендуем, так и ты на наш пасть не открывай. Дело простое, брателло, у кого хочешь спроси. Сходняк собери, с уважаемыми людьми потрещи. Ты же лучше меня знаешь. Зачем спорить, зачем воевать, кровь лить? Вы пацаны резкие, чёткие, но надо же и головой думать.

Вообще Абрам страшно недоволен, что ему приходится унижаться до разговора с «этим обезяном». Ему очень хочется завалить нахер этого толстомордого Ашотика и он готов рассматривать любой повод, даже наезд на меня. Хотя меня он ни в грош не ставит. Впрочем, то что я всыпал Ашотовым дурачкам и остановил тачку на ходу, добавляет мне в его глазах очков.

Он десять раз просил рассказать всё по секундам, всё что было в машине, когда мы готовились к этой разборке с Ашотиком. А ещё ему понравились словечки из ближайшего будущего. «Брателло» так и липнет к его языку.

— Эй, брателло, хватит мозги трахать. Ты кинул нашего генерала у себя в катране.

— Что значит кинул⁈ — негодует Ашот.

— Да ладно, там ты в своём праве, он сам к тебе пришёл,