— Мужлан фабричный! — обиженно восклицает он и, чуть прижав дверь, снимает цепочку. — Валентина, скажи этому бескультурному работяге, что никуда с ним не пойдёшь.

Он отступает, не давая, тем не менее, пройти мне внутрь. На нём шёлковый халат, из-под которого торчат тонкие волосатые ноги в тапках с восточным орнаментом.

В узкую тесную прихожую заглядывают пьяные и растрёпанные девы.

— Валя, пойдём, — киваю я на целомудренную свободу, простирающуюся за моей спиной.

— Эдуард только слайды начал показывать, — смеётся она. — Он к каждому из них ещё и сногсшибательный комментарий даёт. Давай лучше ты к нам.

— Нет! — вскрикивает Снежинский, как Папанов в «Бриллиантовой руке».

На это я пойтить не могу без Мыхал Мыхалыча.

— Брагин в этот дом не войдёт! Извини, Валентина.

— Пойдём отсюда, — говорю я с максимальной убедительностью, на которую способен. — Не пожалеешь.

Она вздыхает и начинает собираться. Вздыхает притворно, я вижу, что глаза у неё загораются страстью. Разъярил, растревожил и перевозбудил своих гостей сатир Снежинский. Я стою на площадке перед дверью и дожидаюсь Куренкову.

Наконец, она выходит, практически выплывает из квартиры, как воздушный шар, наполненный горячим воздухом порочных желаний. Широкозадая, как говорит Ирка…

— Ждёшь? — шепчет Валя.

Жду, конечно. Ты же видишь, вот он я стою и жду. Я приобнимаю её за плечи и увлекаю вниз по лестнице. Дверь захлопывается, и эротическая вечеринка продолжается уже без первого секретаря центрального райкома ВЛКСМ.

— Ой, — замирает Валентина.

— Здрасьте, — кивает Рыбкин.

Пухлый Хаблюк смотрит как всегда дерзко и свысока, а Суходоев думает о своём, возможно, о четвёртой звёздочке, так и не прилетевшей ему на погоны.

— Знакомься, Валентина, это наша доблестная милиция, готовая защищать твои интересы и днём и ночью. Ну что, орлы, вперёд, на врага?

Гена отлепляется от подоконника и устремляется вверх по лестнице. Остальные жандармы следуют за ним. Раздаётся громкий звонок, слышный даже здесь, а потом дверь широко распахивается, выплёскивая в подъезд звуки музыки.

— Снежинский Эдуард Фридрикович? — сурово начинает Гена. — Вот решение о проведении обыска. Посторонитесь.

— Что? — охает хозяин «плохой» квартиры. — По какому праву?

— По законному, — говорит Суходоев. — Ну-ка, в сторону, гражданин.

Валя смотрит на меня с нескрываемым ужасом.

— Ты что! — шепчет она и закрывает рот обеими руками. — А если бы я сейчас там была?

— Но ты же здесь, — пожимаю я плечами. — Так что всё будет хорошо. Сейчас приедет мой водитель и отвезёт тебя домой.

— А тебя? — спрашивает она с надеждой.

— А меня не отвезёт. Мне придётся ещё здесь побыть.

— Так ты знал? — поднимает она брови.

— Что знал, Валя? — наивно не понимаю я.

— Про это, — она неопределённо кивает в сторону, куда только что умчалась моя зондер-команда.

Знал ли я? Есть ли более глупый вопрос.

— Нет, Валя, даже не догадывался.

— Да-а-а?

— Сейчас ты мне Женю Лукашина напоминаешь сразу после встречи с Ипполитом.

Мы стоим некоторое время в полной тишине. За окном раздаётся звук подъезжающей машины. Это чёрная Волга. Вот и Пашка подъехал… Только это не он. Из машины выходят трое мужчин в чёрных костюмах и идут в наш подъезд. Мен ин блек, буквально.

— Кто это? — с тревогой спрашивает Валя.

— А что это за шаги на лестнице? — цитирую я из «Мастера и Маргариты». — А это нас арестовывать идут.

— Егор!

— Не бойся, ты же дочь фээсбэшника. Ой, то есть кагэбэшника. Это от папки твоего людишки.

Действительно, появляется Михал Михайлович, только не киношный, а настоящий, тот самый, что пытал меня в казематах конторы. А с ним ещё двое практически близнецов с квадратными челюстями.

— Менты что ли здесь? — хмуро спрашивает Михалыч.

— Ну да, а как вы думали. Вы их не изгоняйте, потрудитесь в кооперации. Вшестером обыск быстрее проведёте. И вот ещё, Михал Михалыч, надо бы Валентину домой отправить. Можете водителя послать?

— Водитель здесь, — кивает он на одного из своих молодцев из ларца.

Это значит, нет. Ну ладно, не беда, Пашка сейчас подъедет.

— Что это такое? — шепчет Валя, когда безопасники уходят вслед за ментами.

Действительно, что бы это могло значить? В общем-то всё довольно просто. Это значит, что получив информацию от своего невольного агента-осведомителя Галины, я тут же позвонил Роману Куренкову и предложил арестовать Снежинского за распространение порнографии, взяв буквально с поличным.

— Ты что? С ума сошёл? Какая порнография? Кто он такой?

— Он работник обкома ВЛКСМ, а порнография у него не только в журналах и на фотоплёнке, она у него в крови и в сердце. В лживом, лицемерном и вероломном сердце. Проблема вот какая. Этот порнограф написал два доноса на Новицкую и отправил их через голову первого, прямиком в ЦК. Видать, у него там есть кто-то. Доносы лживые и голословные. Они, разумеется, никакой проверки не выдержат, да только что толку, на место, которое претендует Ирина, возьмут другую девушку.

— Так, — хмуро вставляет Куренков.

— Ну и, сами понимаете, её место не освободится, и Валя его занять не сможет.

— Точно не освободится? — задумчиво произносит Роман. — Ирину могут от греха уволить и тогда Валька…

— Не уволят, извините, что перебиваю, но не уволят, это исключено.

— И когда ты хочешь его накрыть?

— Сегодня. Он там будет девиц соблазнять и охмурять. Будет во всеоружии, во всей красе просто. Надо брать прямо горяченького, когда и крыть нечем.

— Мне надо время на подготовку. Я не могу просто так взять и по своему первому желанию послать на обыск или задержание…

— Можете, конечно. Тем более, нам официальное дело не надо. Нам только этого гуся запугать. Если его арестовать по-настоящему, его же не получится выпустить? Ему тогда уже и не до того будет, чтобы кляузы свои отзывать. Это ему ничем не поможет, так? Он сядет со стопроцентной гарантией. Правильно? Ну, и, собственно, зачем нам это? Нам надо, чтобы он не просто сказал, что мол простите, был не прав, но чтобы забрал свои пасквили и обелил честное имя Новицкой.

— Красиво, но рискованно. Мне проще попытаться Новицкую скинуть и освободить Валюхе место.

— Может, и проще, да только кто даст гарантию, что именно Валю и возьмут? Ефим, ясно дело, будет за неё, но этого может оказаться совсем недостаточно. Короче, даёте народ на фиктивное задержание?

— Сегодня не успею…

— Роман Александрович, мне в этом случае придётся действовать самостоятельно.

— Действуй, если можешь, — рассердился он. — Чего тогда мне звонишь?

Так вот и поговорили, но, как я вижу, решение он всё-таки принял правильное. Подумал и согласился.

Подъезжают Паша с Игорем и поднимаются наверх. В этот момент открывается дверь, и из квартиры Снежинского выходит Хаблюк.

— Понятые нужны, — говорит он.

— Вот, пожалуйста, возьми этих, — киваю я на своих ребят.

Валю опять некому везти, да и ладно, провожу её сам, тут идти буквально десять минут.

— Зайдёшь? — спрашивает она, когда мы подходим к её дому.

— Не могу, Валюша, нужно закончить с этим эротоманом.

Я возвращаюсь в подъезд к Снежинскому и жду ещё около часа. Стою у окна над его этажом, чтобы не встречаться с девушками, покидающими квартиру после записи паспортных данных. Они выходят тише воды, ниже травы. Понимают, дело пахнет керосином.

Вслед за барышнями выходят и мои суперменты вместе с понятыми.

— А зачем гэбэшников притащил? — выглядит недовольным Гена.

— Накладочка, — пожимаю я плечами. — Но это тот случай, когда Машу каслом не испортишь.

— Ну-ну. Мы тогда поехали или что?

— Давайте, — киваю я. — Протоколы не выбрасывайте. Алексей, может придётся вызвать завтра кента этого. Не знаю ещё как дело повернётся. Но, если что, допрашивать ты будешь. Ты умеешь, я знаю.

Суходоев кивает. Ничего, я тебя приручу. Кнутом и пряником, мы же не звери. Пряники у нас хорошие, сладкие пряники.

— Дядя Гена, позови Радько пожалуйста, — прошу я. — Этого, старшего у безопасников. И товарищам своим премию не забудь выдать.

Гена, молча кивнув, уходит и появляется с Михал Михалычем.

— Чего? — хмуро спрашивает тот.

— Какой план? — интересуюсь я.

— Сейчас закончим и поедем.

— А можете этого чмыря забрать, чтоб у вас заночевал?

— Да, я бы так и сделал. Он уже родину продать готов. Да какое продать, даром отдаст. На него дунь только и рассыпется. Думаю ночь в камере сделает его максимально мягким и покладистым, желающим сотрудничать с полной самоотдачей.

— Ну так что, заберёте? Рома не психанёт?

— Заберём. Не психанёт, наверное.

— Я так понимаю, вы с подозреваемым машины и аппараты будете изучать?

— Да тихо ты… Ладно пошёл я, заканчивать надо.

Мы с парнями садимся в машину и дожидаемся, пока не выведут совершенно