— Про каратиста, про кого. Вернее, не про каратиста, а про каратистку.

— Чего-чего? — поднимаю я брови.

— А вот того, баба это, казашка. Красивая, между прочим.

— Баба? — ошарашенно переспрашиваю я.

— То-то и оно, что баба. Двадцать пять лет отроду, а уже каратистка.

— Наша, местная? Или приезжая?

— Местная, и родилась здесь и выросла.

— Красивая, говоришь? — задумчиво спрашиваю я. — А чем занимается, кто такая?

— Воспитательница в детском саду.

Красивая, мда… ну, конечно. Как я забыл-то, картинка вмиг складывается. Красивая барышня с редким хобби, альфонс-многоженец, третья городская, женская палата, Суходоев! Вот собака! Никак ведь не уймётся. Это ведь он уже после того, как он от нас огрёб устроил. Ну, сучонок, кирдык тебе. Вот интересно, это его личная инициатива, или Туманный след?

Ладно, с ним успеем. Пашка с Игорем везут меня к Динмухаметову. Я затаскиваю ему ящик первоклассного французского коньяка, а он оказывается непьющим. Партийный, но вот гляди ж ты, как на пенсию пошёл, стал о душе задумываться, верой заинтересовался и всё, алкоголь нихт, и налицо все прочие признаки правоверного пенсионера.

— А мне вот тоже интересно с тобой поговорить, — улыбается Игорь Рашидович. — Не расстраивайся ты так из-за коньяка, найдутся желающие, ты уж поверь.

— Найдутся, конечно, да только вот получается, что я с пустыми руками к вам.

— Это ничего, присаживайся. Значит, ты присутствовал при последних минутах жизни Киргиза. Так получается? И с Котом тоже интересная история, да? Ну, расскажи, что можешь, пожалуйста. Тебя самого-то что интересует?

— Думаю, можем прямо от Киргиза и начать, — улыбаюсь я. — А потом от него, через Цвета и к Туману. А ещё меня и Ферик Ферганский интересует и Мамука Кутаисский, тот который Абрам.

— Хм, — качает головой Динмухаметов, — широки интересы современной молодёжи. Чай с яблочным пирогом будешь?

— Ох, ну как же тут отказаться? — развожу я руками. — Буду, конечно.

После Динмухаметова я еду за вокзал, в нашу штаб-квартиру. Скачков меня уже ждёт.

— Опаздываешь, — недовольно говорит он. — Пошли. Короче, решать надо, что с ними делать. Не будем же мы их всю жизнь в подполе держать. Они, конечно, тупые уроды, но не убивать же людей за то, что они уроды, правда?

— Правда, — соглашаюсь я. — Расстреляем только каждого второго.

— Короче, они ничего толком сказать не могут. Мы с парнями их допросили уже. Загрёб им сказал, что получил заказ на какого-то кента, на тебя то есть.

— От кого? — спрашиваю я, хотя и так ясно, от кого.

Я наклоняюсь над люком в полу.

— Эй бандосы, выходи по одному, — кричу я. — Фу-у-у… Что за смрад такой? Вы чё как слоны что ли гадили? Выползайте давайте. Смерть ваша пришла.

Они выползают. Грязные, вонючие и смурные. У того, что появляется последним, вся рожа чёрная.

— Говорить что ли не хотел? — спрашиваю я у Скачкова.

— Наоборот, — пожимает он плечами, — молотил без остановки, вот свои его и отделали.

Я всматриваюсь в этого типа. Взгляд наглый, припухшие глазки сверкают, как у крысы. Сразу видно, такого только могила исправит.

— Тупицы, — цедит он. — Дебилы.

— Как звать? — спрашиваю я.

— Пошёл ты на х*й! — злобно бросает он.

Я поворачиваюсь к Тимурычу, он только плечами пожимает, мол сам решай, что с этим чудиком делать.

— Как его звать? — спрашиваю я у его дружков.

— Вязь, — неохотно отвечает нескладный верзила. — Вязовскин, дурачок городской.

— Чё дерзкий такой?

— Да, он головой поехал, — говорит третий боец, похожий на поросёнка на стероидах.

— От страха что ли?

— Не, от большого ума. Давно, в Междуре ещё. Он вроде поэму написал про Ленина, хотел премию получить. Но в городе ещё несколько человек про Ленина начали писать. Ну, он и не выдержал, слетел с катушек, сначала просто ходил и плевался на всех, а теперь из магазина книги ворует и прохожим бесплатно раздаёт. Его менты даже не берут уже. Отметелят, книжки отберут и всё.

— А зачем вы его на дело взяли?

— Вован по приколу его с собой таскал, как шута. Он всякую херню несёт, складно пи**ит, типа сказки сочиняет.

— Пошёл ты на х*й! — снова выкрикивает книжный воришка и сказитель Вязовскин.

— Ты хлебало завали, я сказал, — вызверяется кабанчик.

— Так, тихо-на! — прикрикивает Скачков.

— А тебя как звать? — спрашиваю я кабанчика.

— Толян, — подбоченивается он. — Смак погоняло.

— А тебя? — смотрю на верзилу.

— Туруз, — по-прежнему неохотно отвечает он.

— Я не туруз, но я боюз. Ну что, жить хотите, граждане потерпевшие?

Они молчат.

— Не слышу.

— Ну, хотим…

— Смак говноед! — выкрикивает дурачок. — Дурилка ты картонная, картонный персонаж.

Кабанчик Смак молча разворачивается и со всей дури бьёт Вязя прямо по чёрной от побоев роже. Тот издаёт звук, похожий на хрюк и с грохотом летит в подпол.

Скачков не выдерживает, подскакивает и заряжает поросёнку по шее ребром ладони. Тот шумно вздыхает и валится на пол.

— Ну что, Туруз, — обречённо качаю я головой, — вся надежда только на тебя. Братаны твои выбыли из строя и теперь ничего сказать не могут. Рассказывай ты, спасай шкуру, свою и этих дебилов.

— Да я расписал уже всё, вон ему, — кивает он на Скачкова. — Вован сказанул, что дело есть, будем кента одного выпасать. Он получил заказ типа… на тебя, походу…

— Прям заказ?

— Ну, он так сказал.

— А чё он, такой киллер известный, что ему заказы дают?

— Ну, я тоже спросил, а он такой, типа это мой звёздный шанс, говорит. Поднимусь теперь, и вы со мной. Первое задание самое важное в жизни. В авторитете будем.

— Ну, видишь, молодец, рассказывай дальше.

— Так это всё. Кто заказал-то тебя, я ж не знаю.

— Чё, прям вообще не знаешь? Видал, пушка какая прикольная?

Я поднимаю руку с зажатым в ней БП. Он выглядит, как ручная аркебуза. Я навожу трубу ствола на Туруза, целя ему в лоб.

— Знаешь, почему так выглядит? Без шума стреляет. Чпок и мозги вылетели. Видал, как у того чепушилы вашего с двустволкой? Ты же рядом стоял, да? Пык, и нету великана, тык, и нету таракана. Знаешь стихи такие? Поэму про таракана, слыхал? Считай, что это про тебя. Ты мне не нужен и другальки твои тупоголовые тоже. Мне проще вас в свинарник отвезти, поросяткам на ужин, чем думать потом, что вы и кому свистеть будете. Так что единственный шанс выжить, сказать всё, что знаешь.

Он бледнеет:

— Я в натуре больше не знаю ничего…

— Значит всё…

— Да подожди, я-то вообще не при делах. Случайно с Вованом оказался. Я даже и не знаю никого, кто там чего заказал, кто есть кто… Мы в одном классе учились, на борьбу ходили… ну он бросил потом. Кликуха это из секции у меня…

— Ближе к телу, — поигрываю я бровями.

— Просто за компанию в город поехал. В областной центр. Я видел только, что он с инвалидом разговаривал до нашего отъезда.

— С инвалидом? Что за инвалид?

— Не знаю, он не объяснял. Мужик здоровый такой, зэк, мне кажется, одной ноги нет, на протезе ходит.

— С одноногим, значит? — переспрашиваю я и опускаю пушку.

Жалко этого одноногого не было вместе с Загрёбом грёбанным…

— Спускайся вниз, — говорю я верзиле, — и давай вмести с дурачком убирайте там всё за собой, выгребайте. Сейчас ветошь вам дадим и песок. Ясно?

— Да, — кивает он и, перешагивая через поросёнка идёт к лазу.

Я смотрю на тренера. Что с ними делать? Просто взять и расстрелять? Я, конечно, та ещё скотина, Наташке вон наобещал всего и смылся, но вот так просто выстрелить безоружному человеку в затылок не смогу. Да и куда тела девать? Это ж такая проблема, жуть просто. Попадалово, короче. Нет с трупаками я связываться не буду.

Дверь открывается и торопливо заходит Пашка.

— Фу, ну и духан, — говорит он. — Вы чё здесь свиней держите? Пусть дверь открытой побудет, невозможно ж. Егор, там тебе звонят. Женщина, говорит срочно ты ей нужен, случилось что-то, ЧП, говорит какое-то.

Что ещё за хрень! Сердце неприятно ёкает.

— Какая женщина?

— Эй, мужики, — доносится из подпола. — Вязь не дышит походу. Чё делать-то?

— Ирина, — отвечает Павел.

Блин, у Новицкой-то что?

13. Быстро! Ты мне нужен!

Гуманизм меня доведёт до беды когда-нибудь, но я же мент в душе, поэтому добрый. Вязь всё-таки дышит. Жив курилка. Сопит, пыхтит и пытается выглядеть умнее других, когда его вытаскивают из ямы. Поливает своих спасителей