дрянной бутербродик с ломтиком прокисшей дыни!» *

— Надо было предложить им тако[12] тогда бы подействовало, — посоветовал Амфортас.

Киндерман от неожиданности опустил руки. Выражение лица Амфортаса нисколько не изменилось, оно по-прежнему сохраняло спокойствие, а глаза все так же пристально изучали Киндермана. Но ведь следователь только что своими ушами слышал его шутку.

— Да, и тако тоже, — неуверенно подхватил он.

— Ну, так чего же вы хотите? — осведомился Амфортас.

— Вы простили меня? Я бы хотел услышать от вас кое-что.

— О чем?

— О боли. Это просто сводит меня с ума. Отец Дайер говорил мне, что вы работаете в этой области, и что вы — настоящий специалист. Вы не возражаете? А чтобы затащить вас сюда и спокойненько поговорить, мне пришлось пойти на хитрость. Но теперь я страшно смущен и прошу вашего прощения. Доктор, вы ведь уже простили меня? Может быть, договоримся на условное отбывание наказания?

— Вам что-то причиняет постоянную боль? — поинтересовался Амфортас.

— Да, и это «что-то» называется Райан. Но сейчас я бы хотел поговорить не о нем.

Амфортас по-прежнему оставался мрачным.

— О чем же? — тихо спросил он.

Но прежде чем следователь успел ответить, перед ними возник официант и протянул меню. Это был совсем молодой парень, видимо, студент. Скорее всего, он подрабатывал в кафе. В глаза бросался его ярко-зеленый галстук и жилетка.

— Вы будете обедать? — вежливо осведомился юноша.

Официант все еще протягивал меню, но Амфортас кивнул на Киндермана:

— Нет, это не мне. Мне принесите только чашку черного кофе. Этого достаточно.

— Тогда и я не буду обедать, — заявил следователь. — Мне только чай с лимоном, пожалуйста. И пряники. У вас есть такие круглые, с имбирем и орехами?

— Есть, сэр.

— Тогда принесите их. Кстати, почему это сегодня на всех официантах жилетки и галстуки?

— Праздник святого Патрика. В «Могилке» его отмечают всю неделю, — сообщил официант. — Больше ничего заказывать не будете?

— У вас сегодня есть куриный суп?

— Да, с лапшой.

— С чем угодно. Принесите одну порцию, пожалуйста.

Официант кивнул и отправился выполнять заказ.

Киндерман нахмурился, разглядев на соседнем столике большую пивную кружку, доверху наполненную светлым пивом.

— Просто бред какой-то, — проворчал он. — Человек гоняется за змеями, как полоумный, а вместо того, чтобы поместить его в палату для буйных где-нибудь в психлечебнице, католики причисляют его к лику святых. — Он повернулся к Амфортасу. — Эти маленькие садовые змейки, они же совершенно безвредные, они даже картошку не едят. Ну разве такое поведение разумно, доктор?

— А я-то думал, что вы голодны, — заметил Амфортас.

— Неужели вы не можете оставить человеку хоть капельку достоинства? — расстроился Киндерман. — Да, конечно, это было моей очередной ложью. Я всегда так поступаю. Я неисправимый врунишка, стыд и позор всего нашего участка. Теперь вы удовлетворены, доктор? Милости просим использовать мой мозг для своих опытов. Я только тогда смогу спокойно отойти в мир иной, когда буду знать, отчего это происходит. Ведь мое вранье сводит меня с ума вот уже долгие годы!

В глазах доктора промелькнула лукавая усмешка.

— Вы начали говорить о боли, — напомнил он.

— Это правда. Послушайте, вы ведь знаете, что я работаю в отделе по расследованию убийств.

— Да.

— И мне часто приходится сталкиваться с болью, которая обрушивается на невинных людей, — вздохнув, признался следователь.

— А почему это вас так волнует?

— Вы религиозны, доктор?

— Я католик.

— Это хорошо, тогда вы сами должны все знать и понимать. Мои вопросы будут касаться доброты Бога, — пояснил Киндерман. — И того, каким образом погибают невинные детишки. Избавляет ли их Бог от чудовищной, невероятной боли? Как в том фильме «А вот и мистер Джордан», где ангел извлекает героя из падающего самолета как раз в тот момент, когда происходит катастрофа. Повсюду только и судачат о таких вот случаях. Возможно ли такое? Сталкиваются, к примеру, два автомобиля. В одном находятся трое детей. Они не пострадали от удара, но вот машина загорелась, дети оказались в ловушке и не могут сами выбраться из машины. Позже в газетах мы читаем, что они сгорели заживо. Это ужасно. Но что они чувствуют, доктор? Где-то я слышал, будто кожа в эти мгновения немеет. Это так?

— Вы очень странный следователь, — признался Амфортас. Сейчас он смотрел прямо в глаза Киндерма- ну-

Лейтенант пожал плечами:

— Я старею. И мне необходимо задумываться о таких вещах. Ведь хуже от этого не станет. Ну, и каков же ответ на мой вопрос?

Амфортас опустил глаза.

— Никто не знает, — тихо вымолвил он. — Мертвые ничего не могут нам рассказать. Все, что угодно, может произойти в такие минуты, — пояснил врач. — Человек может задохнуться от дыма прежде, чем до него доберется пламя. Может случиться сердечный приступ или смерть от шока. Кроме того, поток крови сразу же устремляется к жизненно важным органам в надежде как-то защитить их. Отсюда и сообщения о «немеющей коже». — Он пожал плечами. — Я не знаю. Мы можем только догадываться.

— А если все не так, как вы говорите? — засомневался следователь.

— Но ведь это только предположения и размышления, — напомнил Амфортас.

— Ну, пожалуйста, доктор, поразмышляйте еще немножко. Я весь внимание.

Подошел официант с заказом. Он хотел было поставить тарелку с супом перед Киндерманом, но лейтенант жестом указал на доктора — Нет-нет, это ему, — а когда тот начал возражать, перебил его: — Не заставляйте меня звонить вашей матушке. Здесь куча витаминов и только те продукты, которые упоминаются в Торе. Не упрямьтесь. Вы должны поесть. Эта лапша — просто кладезь полезных веществ.

Амфортас сдался, и официант поставил перед ним тарелку.

— Кстати, мистер Маккуи сейчас здесь? — поинтересовался Киндерман.

— Да, по-моему, он у себя наверху, — подтвердил официант.

— Вы бы не могли позвать его на минуточку сюда? Однако если он очень занят, то не стоит его беспокоить. Это не так уж важно.

— Хорошо, сэр. Я его позову. Как ваше имя?

— Уильям Ф. Киндерман. Он знает меня. Но если он занят, то не надо.

— Хорошо, я передам. — Официант удалился.

Амфортас смотрел на лапшу.

— От первых ощущений боли до самой смерти проходит двадцать секунд. Так вот, когда сгорают нервные окончания, они, естественно, перестают выполнять свои функции, и боль сразу же прекращается. Когда именно это происходит, мы тоже можем лишь догадываться. Однако не позднее, чем через десять секунд. Но в течение этих десяти секунд боль действительно невыносима и неописуема. Вы находитесь в полном сознании и понимаете, ЧТО происходит. Адреналин поступает в избытке.

Киндерман, уставившись себе под ноги, качал головой.

— Как же Бог допускает такое? Это еще одна тайна. —