отучит его обманывать людей, наживаться на их бедах, втягивая в такие долговые ямы своими грабительскими процентами, что потом выпутаться из паутины долгов очень и очень проблематично. Мне ли не знать!

– А ты, смотрю, возглавил эту банду беспредельщиков? – осведомилась Дэна, прищурившись.

– Что ты, какое там, – отмахнулся с улыбкой, – я у них на подпевках!

– Дракон на побегушках? – глаза любимой заискрились смехом.

– И не говори, сели и поехали ведь! – осторожно притянул ее к себе. – Приходится подчиняться, главная там, говорят, какая-то художница, у которой муж дракон. И говорят, он ее во всем слушается, просто слова поперек сказать не может, потому что влюблен по самую последнюю чешуйку!

– Да ты что! – подыграла супруга, прильнув ко мне. – Сказки ведь какие-то рассказывают!

Я потерял нить шутливого разговора. По телу прокатилась обжигающая волна. Как же приятно быть с ней рядом, утопать в небесах этих прекрасных глаз, просто любить ее! Никогда не думал, что способен на подобные чувства – просто потому что раньше никогда не любил!

– Кстати, насчет сели и поехали на дракона, – голос супруги вплелся в мои бушующие мысли.

– На меня можешь сесть в любой момент, – торопливо заверил ее. – Забирайся, а там посмотрим, что получится!

– Озабоченный геккон, – она вздохнула, – опускай давай флаг, а то явишься к графу Аризорскому со своим бравым копьем наперевес, рыцарь чешуйчатый, он не оценит!

– А зачем мне вообще к нему заявляться? – в виду оттока крови на нижний ярус многострадального мужского организма мозг соображал плохо.

– За деньгами. Он должен был вчера отдать деньги за портрет, оставшуюся часть, но забыл. Договорились, что мы к нему приедем, и эта забывчивая фрикаделька расплатится. Вот поэтому ты к нему и заявишься, – Дэна лукаво улыбнулась. – Могу, конечно, я съездить, если ты не хочешь.

– Чего это не хочу? – вскинулся тут же. – Нечего тебе там делать!

– Умница, – она усмехнулась.

Вот ведь хитрюга! И понимаю, что дракона только что развели как последнего влюбленного идиота, а ничего с этим поделать не могу! Точно, она шнурки скоро из меня вить начнет! И ведь, самое главное, я совершенно не против!

Глава 20. Сыграть с судьбой в дурака

– Как о вас доложить? – слуга, открывший дверь шикарного особняка, глянул на меня глазами унылого спаниэля.

– Черут Эдер, – ответил я. – От художницы Даниэллы Эдер.

– Ожидайте, – слуга посторонился, пропустив меня в дом, и медленно, шаркая ногами, удалился.

Пока его не было, я успел вдоль и поперек изучить холл в прохладно-синих тонах с легкими всплесками бирюзового, как море на отмели. Монументальная лестница хвалилась роскошью, как и огромная сияющая люстра наверху, но меня таким было не удивить. Похожее убранство имелось и в замке моего отца. Потрепанное, конечно, но из той же серии – подороже, чтобы нос повыше задрать.

Чем сильнее нищал наш когда-то богатый, знатный род, тем выше задирался этот самый нос. Отец закатывал пиры, уходя в долги по самые уши, лишь затем, чтобы похвалиться перед соседями, приглашенными на праздник урожая, в то время как мы с сестрой сидели на хлебе и воде.

Я вообще после смерти нашей терпеливой матушки рос как перекати-поле. Ни особого образования, если не считать оплеух от конюха и поварихи, ни обучения этикету, кроме мутной книги «О манерах, должных быть у каждого дворянина». Отец заставил меня прочитать сей занудный толстенный фолиант, который я и приподнять-то не мог.

Несколько дней я стоял перед постаментом, на котором покоился объемный том, читая вслух, а скорее уж бубня себе под нос скороговоркой. Контролирующий процесс превращения своего отрока в порядочного дворянина отец неизменно задремывал, сидя в кресле перед камином. Как только храп улетал к сводам замка, я тут же удирал – меня ждали крестьянские мальчишки и проказы.

Потом, вечером, когда возвращался в грязи, как поросенок, но донельзя счастливый, уставший и голодный, мне попадало, конечно же, за самоволку. Отец приказывал кухарке меня вымыть, потом задавал розог по свежеотмытому заду, отправлял спать без ужина и лично запирал мою спальню на ключ.

Когда тапки батюшки падали на пол, тяжелый халат с шелестом ложился на изножье кровати, а постель жалобно скрипела пружинами, принимая в себя его тело, дверь в мою комнату потихоньку отпирала кухарка – добрая душа, которая даже котенка уличного не могла оставить голодным, не то что ребенка.

Со временем я поумнел. Сбегать с первым храпом отца не перестал, зато научился возвращаться до того часа, когда он откроет глаза и начнет браниться, выискивая неблагодарного наследника, а заодно и розги.

Так что этикету мне пришлось учиться на практике, когда достаточно повзрослел, чтобы кутить на балах, стреляя глазками в девчонок и с важным видом бывалого повесы попивая сидр. Также по мере надобности были освоены мордобой, сражение на мечах и прочие молодецкие радости.

Сестре повезло меньше, к ней приставили компаньонку, как полагалось для приличной барышни – отец выписал откуда-то никому не пригодившуюся родственницу. Злющая старая дева нас обоих невзлюбила сразу, но была подслеповата и туповата, так что со временем между нами установился мир на паритетных началах: она не трогала нас, а мы не издевались всячески над ней.

Особенно вольготно стало после того, как я застукал ее на сеновале с задранными юбками, между которыми копошился конюх.

– Пройдите за мной, – вырвал меня из воспоминаний голос слуги.

Поднявшись за ним на второй этаж, я вошел в просторный зал, в котором царил полумрак и пахло сигарами. В витавшем вокруг сизом дыме я разглядел зеленое сукно игрального стола. Рядом скучала рулетка, но игрокам, которые напряженно вглядывались в карты, было не до нее.

Вот только не хватало! Стиснул зубы, почувствовав, как внутри заворочался дракон. В отличие от меня, он обожал вечера, когда я надирался до беспамятства и спускал все деньги на азартные игры. Половину из того, что происходило в те проклятые вечера, думаю, помнит только он. Мне доставалось лишь ужасное похмелье, пустые карманы и помятая морда с подбитым глазом, глядящая из отражения поутру.

По-другому я жить не мог. После той ночи, когда кровь невинно убиенных навсегда запятнала меня, сон если и приходил по ночам, наполненным зыбкими тенями, то не один. С ним неизменно являлись зубастые кошмары, которые продирали ужасом до самого нутра, заставляя просыпаться с воплями – и от них у самого стыла кровь в жилах.

Днем я еще как-то мог отвлечься, жизнь солдата не предрасполагает к душевным терзаниям, ибо попросту некогда. Но едва луна занимала свое царственное место на ночном троне, накрыв звездной