На груди властелина Пандьи сияет жемчужное ожерелье, усыпанное сандалом с горы Поди, и ожерелье, подаренное царем богов. Говорят, что этот дар царя богов украшал некогда грудь Пасшего стада на тучном пастбище и сломавшего лимонное дерево.

В окруженном стеною Пукаре правит могущественный царь Валаван: он простер свои владения до Гималаев, на позолоченных вершинах которых им выдолблен свирепый тигр. Говорят, что могущественный царь Валаван, живущий в окруженном стеною Пукаре, и есть Тот, кто вместо оружия держит в руках золотой солнечный диск[113].

В блистательном Ванджи правит царственный повелитель Черы, который пересек океанские волны и разрубил нестареющее дерево кадамбу. Говорят, что правящий в блистательном Ванджи царственный повелитель Черы — не кто иной как Тот, кто погрузил в воды свои огромные словно горы плечи, когда пахтал океан[114].

О бог с телом цвета морской воды! Ты вспахтал некогда недра океана: мутовкой служила тебе гора Мандара, а вместо веревки ты обмотал ее змеем Васуки. Но пока ты взбивал океан, твои руки были Ясодхой привязаны к веревке от мутовки. Не наваждение ли это? Таинственны деяния Бога, из пупка которого растет прекрасный лотос[115].

Тебе возносит похвалы сонм бессмертных, считая тебя обладателем неизмеримых сокровищ, ты поглотил весь мир, хотя и не чувствовал голода. Неужели твой рот, поглотивший мир, — тот же самый рот, что тайком лизал масло из чашки? Не наваждение ли это? Таинственны твои деяния, о украшенный жужжащей пчелами гирляндой цветов тулси.

Собравшись, бессмертные славят тебя, о ты, кто своими лотосоподобными ногами в три шага покрыл три мира и прогнал тьму. Неужели эти же ноги служили вестнику пяти пандавов[116]? О ты, могучий лев, о ты, превративший в прах своих врагов. Не наваждение ли это? Таинственны твои деяния!

Своими невообразимыми шагами он сразу покрыл три мира[117] — и у него же были докрасна натружены нежные ноги, когда он с младшим братом отправился джунгли. Что пользы от ушей, если они не внемлют словам о славе отважного воина, повергшего крепость асуры и сокрушившего бастионы древней Лапки? Что пользы от ушей, которые не внемлют гимнам во славу Тирумаля?

Какой прок от глаз, которые не видят Великого Майявана, Небожителя, в цветущем лотосе на пупке которого помещен весь необозримый мир, которые не видят его очей, священных стоп, благих рук, священных уст, не видят прекрасного Черного[118]? Какой прок от глаз, которые и будучи открыты, не видят его?

Что пользы в языке, который не возносит хвалу раскрывшему коварные козни низкосердного Кансы, отправившемуся посланцем пяти пандавов к ста кауравам, сопровождаемую чтением веды, всеми чтимому? Что проку от языка, который не произносит имени Нараяны, этого прибежища всех!

Пусть божество, которое мы восхваляем в танце куравей, отвратит напасти от наших стад. Пусть громко бьют барабаны в честь пандийского царя, каждый день сокрушающего врагов; пусть враждующие правители страшатся барабанных звуков царя Пандьи, чьи плечи украшены ожерельями и который поверг во прах войско могучего Небожителя с его молниемечущей ваджрой[119].

Глава XVIII

Венец скорби

Кончился куравей. Старшая из пастушек вместе с прелестной Айяй и другими пастушками пошла к глубоководной реке Вайхей, чтобы совершить омовение; затем они простерлись пред стопами Высокого Маля[120],возложив цветы, курения, благовония, сандал и гирлянды цветов. И вот в это время прибежала девушка, услышавшая городские слухи.

Она остановилась около Каннахи, но молчала, молчала. Тогда Каннахи сама крикнула ей:

— Подруга! Почему ты молчишь? Почему ты молчишь? Я не вижу возлюбленного, он не идет — я не вижу его. От тяжелого предчувствия мое сердце сжимается в тисках страданий. Мое сердце сжимается. Боль не выходит наружу, она становится все сильнее, словно пламя раздувается от мехов раскаленного горна. Скажи мне, подруга, о чем там говорили люди, если страдания довели мое сердце до накала, словно меха пылающий горн! Живи долго, подруга!

— Весь день я дрожу в тяжелом предчувствии, и мои страдания все растут. О, как от боли рвется мое сердце, я не вижу любимого мужа! Скажи мне, о чем говорили люди, если сердце мое в таком отчаянии. Я не вижу моего любимого мужа! Живи долго, подруга!

— Подруга! Я не вижу здесь повелителя — это коварство! В помутнении мое сердце! — Это коварство! В помутнении мое сердце, о чем же тогда эти чужие люди могли там говорить, о подруга!

— Вот что говорили в городе: Там говорили, что из царского дворца незаметно похитили звенящий драгоценный ножной браслет царицы, и подозрение пало на твоего супруга. Там говорили, что городские стражники назвали твоего супруга вором и его убили. Назвали его вором и убили.

Вот что услышала Каннахи.

В исступлении возопила Каннахи. Взметнулась вверх она и грянула оземь. Струящий свои серебристые лучи месяц, закутавшись в облака, покатился на далекую землю. Горестно зарыдала она, и кровью налились прекрасные глаза.

— О мой бесценный супруг! — прорыдала она и лишилась чувств. Снова пришла она в себя и снова разразилась слезами:

— О мой супруг, о мои дорогие очи! По вине пандийского царя, поверившего лживым речам, лишилась я моего любимого мужа. Как мне пережить мое вдовство, мое неописуемое горе? Должна ли я теперь умереть, как те женщины, что решились разделить несчастье своих умерших мужей, сжигая себя на их погребальном костре?

По страшной вине царя, чей скипетр погнулся от несправедливости, на меня обрушилась скала несчастий, я утеряла прекрасного супруга, на груди которого благоухала гирлянда. О ты, чуждое ведения божество дхармы[121] должна ли я умереть теперь, как те изнывавшие в горе жены, которые топят горе в водах залива?

Жестоко ошибся южный царь, и жезл его погнулся в несправедливости. Что же теперь я должна буду делать в этом рождении? Горе повергло меня, рыдающую. Должна ли я теперь погибнуть, как те жены, что, потеряв своих возлюбленных супругов, сжигают свою острую боль вдовства на погребальном костре или топят ее в водах залива?

Слушайте же меня, о все вы, девушки-пастушки, что здесь исполнили танец любви куравей, внемлите моим словам, прекрасные пастушки! О бог-солнце, обильный жаркими лучами! Ты знаешь все, что совершается в этом мире, огражденном грозными волнами! Скажи, вор ли супруг мой?

И услышали могучий голос:

— Нет, он не вор, о красавица с большими, словно черные карпы, глазами! Этот город будет поглощен огнем!

Глава XIX

Волнение в городе

Услышав эти слова пылающего бога