- Да. Так и было. Слушай, а где виолончель? - вдруг спохватилась я.

- В машине.

- А что, тут где-то можно парковаться?

- Если нельзя, но очень хочется, то можно. Ты удивишься, но рядом с аркой нет запрещающих знаков. Если найдется место, то можно встать.

- Неожиданно.

- Давай отвезу тебя домой, ты устала.

- А давай пройдемся немного? Потом отвезешь. Если не торопишься.

На самом деле торопиться не хотела я. Никуда. Когда он сказал, что у него никого нет, выпотрошенная пустота внутри словно заполнилась вдруг каким-то летучим газом. Дунет ветер – и унесет.

Давай ты просто будешь идти и держать меня за ниточку, как воздушный шарик, ладно?

На самом-то деле ничего еще не было понятно, но уже одно то, что между нами никто не стоял, дорогого стоило.

Не надо торопиться, ладно? Пусть все идет само. Своим ходом.

Мы шли по Невскому, держась за руки. Шли и молчали. Но это было такое уютное молчание. Спокойное. Мягкое и пушистое, как сибирский кот. Словно все напряжение выплеснулось в дьявольскую «Пляску смерти» и тот взгляд действительно пробил конденсатор. Чтобы там ни случилось дальше, это будет потом. А сейчас – островок, оазис тишины и покоя.

Вокруг сонно дышал спящий вполглаза город, белая ночь мерцала тусклым жемчугом. Мы дошли до Фонтанки, потом по Итальянской и по всяким улочкам-переулочкам вернулись к Дворцовой. Сели в машину, поехали. Я, кажется, даже задремала немного, не заметила, как переехали вантовый мост.

- До завтра, Ириш, - сказал Феликс, остановившись у моего дома.

Я чуть помедлила, он наклонился и снова поцеловал меня, но это был уже совсем другой поцелуй. Не тот – резкий и злой от растерянности. Нет, нежный и осторожный. Легкий, как тополиный пух.

- До завтра, - прошептала я, вышла и оглянулась, чтобы поймать его взгляд из-за стекла.

Глава 35

Я ходила по квартире взад-вперед с бутербродом в руке и улыбалась. Улыбалась бутерброду и своему раздутому, как самовар, отражению в дверце микроволновки. Улыбалась всей вселенной разом. Пока не треснула губа. Наверно, это был знак от вселенной, что не стоит раскатывать ее таким трамплином. Но я надеялась, что она ошибается.

Лоренцо поглядывал с полки. Сегодня у него был выходной, но ему хотелось разделить со мной радость. А мне – с ним.

Ну, и что мы с тобой сыграем? Крайслера? Мендельсона?

А давай Коженёвского, предложил он.

- Коварно, - я слизнула кровь с губы. – Я же плакать буду.

Ну да, это был еще один поляк, стабильно разводящий меня на слезы – такие сладкие! Как бальзам на душу после «Пляски смерти». Пусть будут.

«Charms»*?

Да!

Играла и счастливо шмыгала носом, прячась от мира за зыбкой пеленой слез.

Ирка, да ты все-таки влюбилась?

Похоже на то…

Утром надо было на репетицию, а спать оставалось всего ничего. Но так не хотелось расставаться с этой волшебной ночью. А вдруг проснусь, и окажется, что это был только сон?

Все-таки легла, но до последнего сопротивлялась, вспоминая, как мы шли по Невскому, держась за руки. И как разговаривали в самолете. И как играли Монти на концерте. И как он поцеловал меня, прощаясь у дома, - об этом, уже засыпая.

А вот когда проснулась, вспомнила почему-то о совсем другом поцелуе, и стало очень сильно не по себе.

«Я все сделаю, чтобы тебя вернуть», - сказал Антон.

Ничего у него, конечно, не получится, я не вещь, которую можно забрать из бюро находок. Но, похоже, Феликс и Дарюс раззадорили его не на шутку, нервы он мне потреплет капитально. И ладно, если только мне.

А кстати, про Дарюса, которому я не ответила. Он тоже был не из тех, кто просто так сдается. Мог десять лет обо мне не вспоминать, но если увидел и решил пойти на второй круг, одно простое «нет» его не остановит. Равно как два «нет», три «нет» и еще неизвестно сколько.

В такси я вдруг вспомнила о своей идее купить скрипку для репетиций и полезла в телефон, надеясь найти хорошую, но не слишком дорогую. Чтобы и звучала прилично, и возить ее по городу было не страшно. Если сравнить Балестриери с понтовым лимузином, а Лоренцо с любимым внедорожником, то новенькой в команде отводилась роль скромного рабочего пикапа.

На первый взгляд, идея казалась отличной, но на деле все было не так уж и просто. Я не могла играть на слишком разных скрипках. Даже если вынести за скобки всякие мелкие нюансы, требовалось как минимум сходное звучание. Балестриери и Сториони оба были мастерами поздней кремонской школы, ничего удивительного, что и скрипки их звучали хоть и не одинаково, конечно, но очень похоже по тембру. И на смычок они отзывались сходно, и в руку ложились, и даже вибрация на кожу шла почти не отличимая. Найти современную скрипку с похожими характеристиками было практически невозможно. Предстояло перепробовать десятки вариантов, чтобы выбрать относительно годную.

Может, и правда купить маленькую машинку и не париться? Папа наверняка поможет.

Ну… или намекнуть Феликсу, что при изменившихся обстоятельствах вовсе не возражаю, чтобы он меня подвозил.

Нет, не стоит. Лучше поищу. По-любому надо иметь свою собственную запасную скрипку. С моей старой, еще с училища, случилась неприятность: она по непонятной причине рассохлась, хотя я не играла на ней всего месяца три. Ремонтировать не имело смысла: звук фатально упал. Отдала знакомой художнице для какой-то инсталляции, с тех пор играла на Лоренцо, пока не появился красавчик Томмазо.

Когда я вошла в зал, Феликс уже сидел за пюпитром и подстраивал виолончель. Он всегда приходил одним из первых. Улыбнулся едва заметно, кивнул. Я покосилась на Антона, который нервно листал партитуру.

Предстояло как-то урегулировать этот вопрос. Был, конечно, один вариант, но он претил мне, как белые носки с черными туфлями. А именно, столкнуть лбами Антона и Дарюса и использовать это в качестве дымовой завесы.

Мне вообще было противно скрывать свои чувства и отношения, но приходилось думать не только о себе. Если мы оба хотим играть в этом оркестре без ведра корвалола ежедневно, придется их не афишировать.

Мы продолжали мучить «Юпитера», который ну никак не хотел ложиться, а Антон собирался уже в сентябре выйти с ним на сцену. Психовал