Шрифт:
Закладка:
«Командовала детдомом, – писал позже в своём автобиографическом романе, – «старая большевичка» Варвара Яковлева, революционная подруга – или любовница – народного комиссара просвещения товарища Бубнова. Он наезжал к ней часто. Принимали наркома Андрея Сергеевича запросто, без церемоний. К нам он относился по-доброму. И, казалось, знал всех в лицо и по именам. Даже по именам смененным. Мы не сомневались поэтому, что исчезновения, которые нас держали в страхе, без него не обходились. Яковлева была женщиной сухой, властной и жесткой. О ее жестокости среди обслуги ходили легенды. С нами она не общалась. Обращалась, только когда это было необходимо. Старшие воспитанники страшились ее: они были уверены, что исчезновения детей происходят и по ее команде»[146].
Эксперименты по омоложению
Вспоминая свои детдомовские детские годы, Веня Додин долгие годы не мог разгадать, куда же периодически исчезают мальчики и девочки из числа воспитанников. Больше он их никогда не видел. Они исчезали навсегда. «Наркомпросовские комиссии, – как он позже писал в своём мемуарном повествовании, – в это же время, под началом «ученой тети Лины» и кучи других врачей, начали отбирать якобы нуждавшихся в лечении воспитанников в отдельные группы. Их переводили в новые помещения у сада Баумана. Там сменили им имена и фамилии. По двое разместили в крохотных камерах-«палатах». «Ученая тетя Лина» и на новом месте их навещала. После чего дети из этих групп стали исчезать… Куда? Зачем? На лечение? Но ведь именно в такие группы отбирались самые здоровые мальчики и девочки! Все это было непонятно. Потому страшно…»[147]
«Ученая тетя Лина» – это известная в те годы физиолог и биохимик, выпускница медицинского факультета Женевского университета Лина Соломоновна Штерн[148]. В период с 1917 по 1925 год она была профессором и заведующей кафедрой физиологической химии в университете в Швейцарии. После этого по приглашению приехала в СССР, где в разные годы возглавляла отделы и кафедры медицинского профиля в разных вузах. А в 1929 году по её инициативе в советской столице был создан Физиологический институт Наркомпроса и Наркомздрава, который Л.С. Штерн и возглавляла до 1948 года, когда институт был ликвидирован. В эти годы под её руководством проводилось множество экспериментов, в частности, с кровью и спинно-мозговой жидкостью, позволявших формировать барьерные механизмы с целью защиты органов, тканей и клеток человека от воздействия вредных и болезнетворных веществ. Ставшая к тому времени доктором биологических наук и академиком, Лина Соломоновна была обвинена во враждебной деятельности и участии в сионистской организации. Она была арестована и приговорена к расстрелу по делу «Еврейского антифашистского комитета». Из расстрельного списка её вычеркнул лично Сталин. Она была осуждена и отправлена на 5 лет в ссылку в Джамбул. В столицу Л.С. Штерн вернулась в апреле 1953 года.
Додин в своей автобиографической книге, по сути, обвинил Штерн в жестоких экспериментах над детьми из детдома с целью поиска механизмов омоложения и рецептов от старения. При этом он ссылается на переписку своего опекуна полковника НКВД И.С. Панкратова.
В детдоме смышлёный мальчик приглянулся отставному энкавэдэшнику Степанычу, который сначала взял над ним шефство, а затем и вовсе оформил опеку над своим воспитанником. В своей книге «Площадь Разгуляй» Додин приводит его специальное звание и полное имя – полковник внутренней службы, член Коллегии НКВД Панкратов Иван Степанович. Сразу заметим, что найти каких-либо сведений по этому человеку нам пока не удалось. Обычно люди в таких званиях не теряются во времени. Возможно, что-то не так запомнил маленький мальчик, которому в описываемый период было от 5 до 10 лет от роду. Возможно, имя и дела этого человека по каким-то неизвестным нам причинам скрыты от публичного использования. Хотя одну из возможных причин такой секретности можно предположить, исходя из повествования Додина в его романе-автобиографии. Он же, в свою очередь, ссылается на рассказы своего опекуна Степаныча. «В детдом на Новобасманную, – вспоминал отставник из НКВД, – случаем попал. Директорша Варвара приходила на «объект», вроде как в тир, вот я к ней и напросился в водопроводчики и электрики… А ходила она ни в какой не в тир, а на исполнение. С самых 20‐х годов сюда многие приходят упражняться»[149]. Сводил старый энкавэдэшник мальчика на «объект № 1», что располагался в Варсонофьевском переулке в доме № 9, и поведал ему, что именно там в соседнем дворе в подвале трёхэтажного дома № 7 с 1921 года расстреливают приговорённых к смертной казни. Про саму процедуру расстрела доходчиво рассказал своему питомцу. «Очень все просто: один – в затылок, с метра, другой – в висок, проверочный. Этот – в упор. Все»[150]. Поведал, что в молодости, когда был шофёром на спецавтобазе, ему тоже приходилось участвовать в расстрелах. Потом стал сначала просто автомехаником, а затем его «подняли» до старшего автомеханика всё той же спецавтобазы № 1.
Перед смертью в больнице Степаныч поведал своему воспитаннику тайну исчезновений здоровых и крепких детдомовцев. «Товарищи твои, детдомовские, будто деваются куда-то… Они, внучек, никуда не деваются. Они все сюда попадают – в тот вон корпус, – он кивнул в сторону дома в каре заснеженных деревьев. – Там лаборатории. Туда их привозят, к тете Лине – суке ученой. Академику. Она долголетием заведует. Чтобы людям жить сто и более лет… Мне неизвестно, сколько кто жить хочет и может, но знаю: товарищи в Кремле все как есть жизнелюбцы! Им – чтобы дольше прожить! Для этого академик ребятишек из детдомов свозит. Что она с ними делает, мне неизвестно тоже. Здесь их только обследуют – месяца два. Потом увозят под Москву куда-то, в институт. Вот там все и происходит… Слух: будто ихняя молодая кровь и вещества всякие в организме сильно способствуют старикам обратно становиться молодыми. Так ли – не знаю…»[151]
Всё ли верно сохраняется в детской памяти?
