именем Ф.И. Шаляпин, – мне в уборную принесли кем-то присланную корзину с вином и фруктами, а потом пришел в уборную и сам автор любезного подношения. Одетый в черную блузу, человек этот был темноволосый, худой, с впалой грудью. Цвет лица у него был и темный, и бледноватый, и зелено-землистый. Глаза-маслины были явно воспалены. А голос у него был приятный, мягкий; в движениях всей фигуры было нечто добродушно-доверчивое. Я сразу понял, что мой посетитель туберкулезный. С ним была маленькая девочка, его дочка. Он назвал себя. Это был Бокий, известный начальник петербургской Чека, о котором не слышал ничего, что вязалось бы с внешностью и манерами этого человека»[134]. И, как позже писал Фёдор Иванович в своей книге воспоминаний «Маска и душа», главный чекист произвёл на него хорошее впечатление. Бывший солист императорских Большого и Мариинского театров, на чём свет стоит ругавший власть большевиков, про эту необычную встречу за кулисами после выступления на сцене с человеческой теплотой вспоминал: «совсем откровенно должен сказать, что Бокий оставил во мне прекрасное впечатление, особенно подчеркнутое отеческой его лаской к девочке»[135].

Петроградская чекистка в воспоминаниях современников

Вспоминали современники не только о прежних руководителях ПетроЧК, но также о делах и поступках В.Н. Яковлевой, в конце 1918 года возглавлявшей Петроградскую ЧК и ЧК СКСО. Сохранились воспоминания о периоде осени – начала зимы 1918 года, когда во главе Петроградской ЧК волею случая оказалась убеждённая большевичка Варвара Николаевна Яковлева. В основном это женский взгляд и женская оценка её действий с позиций представителей прежней российской элиты, оказавшихся в жестоких условиях выживания времён революционных перемен.

Например, супруга великого князя Павла Александровича княгиня Палей в своих воспоминаниях так описала свои контакты с Яковлевой осенью 1918 года. В те дни княгиня пыталась не только облегчить страдания тяжелобольного мужа, но и добиться его освобождения. Она обивала пороги кабинетов главных петроградских чекистов в надежде на милосердие, но лишь добилась разрешения на встречи с ним в тюремных казематах.

«В октябре, – писала в своих воспоминаниях О.В. Палей, – начальницей стала женщина, Яковлева. Эта женщина-монстр, окруженная сильной охраной и склонная к актам садизма, сама расстреливала осужденных из своего револьвера Браунинга. Их крики агонии, их предсмертные муки были для нее источником восторга»[136]. Поскольку княгиня не могла быть свидетельницей подобных событий, то, скорее всего, здесь она пересказывает слухи и чьи-то недостоверные рассказы, рисуя кровавый образ женщины-палача во главе Петроградской ЧК. И тем не менее О.В. Палей не теряла надежды на то, что при личной встрече ей удастся убедить всесильную чекистку в невиновности мужа. «После бесконечных хлопот, – вспоминала княгиня позже, – мне удалось дозвониться до мадам Яковлиевой главы Tche-Ka по телефону. Она отказалась принять меня, но прислала мне разрешение видеться с мужем два раза в неделю. Я хорошо этим воспользовалась. Каждый раз я приходила в час дня и… оставалась до шести… Прогулки были запрещены, что было большой потерей для великого князя, но я открывала окно и в шляпе и пальто он ходил, или, скорее, ходил взад и вперед по своей комнате. Я приносила свою работу или чинила его белье, и мы оба находили жизнь все еще сносной. Таким образом, мы подошли к первым числам декабря»[137]. Тучи над головами великих князей, объявленных заложниками и содержавшимися под арестом, сгущались.

Хотя надо признать, что в период до октября 1917 года у них были возможности покинуть Россию, но в силу разных причин они остались в Петрограде. Среди них мог бы быть и великий князь Кирилл Владимирович, во времена Российской империи командовавший Гвардейским флотским экипажем. В день отречения от престола Николая II он привёл своих подчинённых к Государственной Думе, показав тем самым свою лояльность новой власти. Однако этот поступок члена фамилии Романовых оценён не был. Контр-адмирал Свиты Его Величества подал в отставку.

В июне 1917 года получил разрешение Временного правительства на выезд за границу, после чего перебрался вместе с семьёй в Финляндию, оставаясь все последующие годы в эмиграции. Позже, поняв, что все основные претенденты на российскую корону погибли в России, он самозвано занял российский престол в изгнании, объявив себя «Главой Императорского Дома Романовых». После его смерти в 1938 году его титул перешёл к сыну – Владимиру Кирилловичу. По факту получается, что чекисты, расстреляв Романовых в России, открыли путь великому князю Кириллу Владимировичу к российскому престолу в изгнании. При этом заметим, что, судя по имеющимся сведениям, Варвара Николаевна Яковлева к появлению самозваного императора в изгнании никакого отношения не имела.

Петроградская чекистка за работой

О жестокости главной петроградской чекистки Яковлевой упоминала в своих дневниках известная писательница З.Н. Гиппиус. Так, 27 октября 1918 года она в дневнике записала: «В Гороховой «чрезвычайке» орудуют женщины (Стасова, Яковлева), а потому царствует особенная, – упрямая и тупая, – жестокость. Даже Луначарский с ней борется, и тщетно: только плачет (буквально, слезами). Характерен современный большевицкий лозунг: «лучше расстрелять сто невинных, чем выпустить одного виновного». Отсюда и система «заложников», и все остальное»[138].

Поскольку в дневнике писательницы названа и Е.Д. Стасова, заметим, что она действительно с конца августа 1918 по март 1919 года состояла членом Президиума Петроградской ЧК в качестве представителя партийного комитета. Вспоминая об этом периоде своей жизни, Елена Дмитриевна позже рассказывала: «Раз в неделю я сутки дежурила в Чрезвычайной комиссии как член президиума. Обязанности мои в основном заключались в проверке списков арестованных и освобождении тех, кто случайно попал в эти списки. Часто аресты бывали неправильными, так как арестовывали по случайным данным. В число арестованных попадали люди, сочувствующие нам, связанные с людьми, работавшими с нами, и т. д. В аппарате Петроградской ЧК в это время работал т. Лобов, которого я хорошо знала как члена Петербургского комитета. По его просьбе я и занялась проверкой списков арестованных. Ко мне часто обращались родственники арестованных. Многих пришлось освободить. Помню, например, одного офицера, арестованного только потому, что он был офицером гвардейского полка. Удалось установить, что, служа в царской армии, он проводил нашу большевистскую линию. Разумеется, он был немедленно