усматривать один из источников поддерживаемого Брендалем структуралистического положения об определяющей роли структуры языка как его формы по отношению к составляющим его элементам. Особое значение для развития представлений Брендаля о роли отношений в определении сущности соотносящихся элементов языка имели взгляды датского философа, сторонника позитивизма X. Геффдинга. Лаландовская критика теории эволюционизма Спенсера была использована Брендалем для подкрепления принимаемого им положения о преобладающем значении для науки устойчивого, постоянного и тождественного по сравнению с изменяющимся и развивающимся.

По словам Л. Ельмслева, его собственные методологические принципы начали оформляться уже на первом этапе его научной деятельности, еще до знакомства с теорией Ф. де Соссюра, которое состоялось в 1925 г.[311] Следует, однако, подчеркнуть, и это признает сам Ельмслев, что наиболее глубокое влияние на развитие копенгагенского структурализма и, в частности, на формирование глоссематики оказали методологические принципы лингвистической теории Соссюра.

Из сложного комплекса идей, составляющего учение Соссюра о языке, глоссематика восприняла с более или менее значительными видоизменениями различение языка и речи, понимание языка как системы знаков и понимание знака как единства означающего и означаемого, положение о том, что язык есть форма, а не субстанция и в языке нет ничего, кроме различий, а также о том, что в лингвистике должен рассматриваться язык в самом себе и для себя. Большинство этих идей Соссюра, при всей самостоятельности и относительной целостности его теории, в свою очередь, восходит к предшествующим или современным ему лингвистическим и философским концепциям.

Различение языка и речи у Соссюра принято объяснять влиянием позитивистско-идеалистических взглядов французского социолога Э. Дюркгейма[312]. Действительно, соссюровское понимание языка как социального продукта, пассивно регистрируемого индивидом, и речи как индивидуального акта полностью совпадает с пониманием «социального факта» и «индивидуального акта» у Дюркгейма. Но сходство между Соссюром и Дюркгеймом в данном случае касается только социологического осмысления противоположности языковой системы и речевого акта и вовсе не предполагает, что само различение этих двух аспектов языка заимствовано Соссюром у Дюркгейма. Известно, что эти два аспекта различал уже В. Гумбольдт[313]. Связь этих понятий в концепции Соссюра с теорией Гумбольдта проявляется даже в употреблении Соссюром соответствующих гумбольдтовских выражений: заявляя, что

«в любую минуту язык есть и живая деятельность и продукт прошлого»[314],

Соссюр явно имеет в виду утверждение Гумбольдта о том, что

«язык есть не продукт деятельности (ergon), а деятельность (energeia)»[315].

Правда, формулировка приведенного положения Гумбольдта может быть понята в том смысле, будто наличие устойчивой системы языка как продукта языкового развития вообще отрицается[316]. Но это не так.

«По своей действительной сущности, – говорит Гумбольдт там же, – язык есть нечто постоянное и вместе с тем в каждый данный момент преходящее»[317].

И дальше:

«Я намереваюсь исследовать функционирование языка в самом широком плане – не только в его связях с речью и составом его лексических элементов, как непосредственных продуктов речи, но и в отношении к деятельности мышления и восприятия»[318].

Понятие системы языка представляется в теории Гумбольдта даже в двух планах. Во-первых, это понятие содержится в гумбольдтовском определении языка «как совокупности его продуктов», который «отличается от отдельных актов речевой деятельности»[319]. Но данное здесь определение языка допускает и другое понимание – как совокупности текстов, т.е. зафиксированных результатов речевых актов на данном языке, принадлежащих по существу к плану речи. С большей определенностью понятие системы языка обнаруживается в том виде, который оно получило у Гумбольдта под названием «внутренняя форма языка». Достаточно сопоставить лишь несколько из тех признаков, которыми Гумбольдт характеризует понятие внутренней формы языка, чтобы увидеть, что речь идет именно об абстрактном научном понятии языковой системы.

«Постоянное и единообразное[320] в этой деятельности духа, – пишет Гумбольдт в характерном для него идеалистическом ключе, – возвышающей артикулированный звук до выражения мысли, взятое во всей совокупности своих связей и систематичности, и составляет форму языка… Характерная форма языка зависит от его мельчайших элементов, и, с другой стороны, каждый из этих элементов тем или иным и не всегда ясным образом определяется языком… Из всего сказанного с полной очевидностью явствует, что под формой языка разумеется отнюдь не только так называемая грамматическая форма… Понятие формы языка выходит далеко за пределы правил словосочетаний и даже словообразования… Образование основ само должно быть объяснено формой языка, так как без применения этого понятия останется неопределенной и сущность языка… для того, чтобы составить представление о форме языка, необходимо обратить особое внимание на реальные свойства его звуков. С алфавита начинается исследование формы языка, он должен служить основой для исследования всех частей языка… По самой своей природе форма языка, в противоположность материи, есть восприятие отдельных элементов языка в их духовном единстве»[321].

Нет никаких принципиальных различий между приведенными характеристиками внутренней формы языка у Гумбольдта и общим пониманием языковой структуры в современном языкознании. Именно эти характеристики нашли свое отражение в выделенном Соссюром понятии языка как устойчивой системы, все элементы которой обусловлены их взаимными связями.

В отличие от Брендаля, допускавшего применение к языковой системе (структуре) дюркгеймовского понятия «социального факта»[322], Ельмслев освободил разработанное Соссюром понятие языка как системы от его социологического аспекта, придав этому понятию более абстрактный и «имманентный» характер. Тем самым в глоссематику не были включены связи, соединявшие соссюрианское понятие языка с социологическим учением Дюркгейма, и поэтому стала более четкой прямолинейная связь, соединяющая глоссематическое понятие языка через теорию Соссюра с теорией Гумбольдта.

3

Философское понимание языка в глоссематике определяется воспринятым Ельмслевом через Соссюра от Гумбольдта идеалистическим положением о том, что язык есть форма, а не субстанция.

«Если мы сохраним терминологию Соссюра, – писал Л. Ельмслев, – и будем исходить именно из его предположений, – станет ясным, что субстанция зависит от формы в такой степени, что существует исключительно благодаря ей и никоим образом не имеет независимого существования»[323].

Соответствующая мысль у Соссюра формулируется следующим образом:

«Характерная роль языка в отношении мысли не заключается в создании материального звукового средства для выражения идей, но в том, что он служит посредником между мышлением и звуком и притом таким образом, что их объединение неизбежно приводит к обоюдному разграничению единиц… Лингвист, следовательно, работает в пограничной области, где сочетаются элементы обоих порядков; это сочетание создает форму, а не субстанцию»[324].

«Ведь ясно, – говорится у Ф.