Шрифт:
Закладка:
Философская ориентация этого рассуждения направлена против позитивистского атомизма и тяготеет к устремлениям гештальт-психологии, начало формирования которой относят к 90-м годам XIX в. Неудивительно, что это требование, совпавшее с феноменологией Э. Гуссерля, было впоследствии подхвачено Л. Ельмслевом.
В центре интересов Соссюра была лингвистическая природа явления, что следует также из замены двух особенностей знака, произвольности и условности (которые были определены еще в дососсюровской науке), на одну, ибо условность как раз предполагает связь имени с вещью. Условность находится за пределами языковых фактов и является внешним свойством слова, т.е. она иррелевантна для его внутренней природы, произвольность же – это внутреннее свойство знака, как связь его двух сторон. Мы полагаем, что именно поэтому Соссюр заменил эти два свойства одним и вместо произвольности и условности знака в «Курсе…» говорится лишь о первой.
Произвольность трактуется Соссюром прежде всего как немотивированность, т.е. отсутствие естественной связи между означающим и означаемым. Он рассматривал произвольность как принцип, реализующий основные семиотические свойства языка[275], но с другой стороны, по его мнению, именно произвольность резко отличает язык от прочих социальных явлений, так как с нею связана проблема «изменчивости и неизменчивости знака»[276]. В противовес законам принуждения (Э. Дюркгейм) и законам подражания (Г. Тард), которые, по мнению французских социологов, определяют социальный факт, Соссюр выдвигает закон традиции, господствующий в языке как социальном явлении. С другой стороны, отличие языка от прочих социальных явлений, связанное с принципом произвольности, заключено в характере развития единиц языка, так как обе стороны лингвистического знака могут изменяться независимо одна от другой. Это положение было для Соссюра весьма важным для обоснования внутренней двойственности лингвистики. Говоря об этом, он с сожалением писал:
«Этот взгляд, внушенный нам исторической лингвистикой, не был известен традиционной грамматике, которая своими методами и не могла его сформулировать. Равным образом и большинство философов языка ничего о нем не знает, между тем ничто столь не важно с философской точки зрения»[277] (выделено нами. – Н.С.).
В своем предисловии в «Курсу…» Соссюра Т. Де Мауро подчеркивает, что
«Соссюр видел в произвольности фундаментальный принцип всей лингвистической реальности»[278],
поскольку она, являясь основой организации (правда, в разной степени) любой семиотической системы, определяет оппозитивный характер сущностей как означаемого, так и означающего. По мнению Де Мауро, оппозитивность вместе с линейностью выступают в качестве двойной основы того, что Соссюр называл равновесием языка, и в этом плане язык состоит из мельчайших сегментов означающего и означаемого и основних схем их возможных комбинаций, т.е.
«язык есть система структур минимальных знаков»[279].
К этому Де Мауро добавляет возможность производства новых знаков на основе аналогии как созидательной силы языка. Из произвольности он выводит два важных свойства языка, отмеченных Соссюром, – изменчивость во времени и социальный характер:
«Произвольность и социальный характер языка, соединенные в комплексе оппозитивных и синтагматических отношений, обусловливают полную непредсказуемость появления и исчезновения различий в языке с течением времени»[280].
Таким образом, понятие произвольности было положено в основу толкования и синхронии с диахронией. Де Мауро подчеркивает, что соссюровская концепция языка как синхронической системы не только не отрицает, но, наоборот, наиболее строгим образом подкрепляет диахронические исследования.
Де Мауро ставит произвольность в центр универсальных свойств всех языков; отдельные же языки он рассматривает как в плане означающего, так и означаемого, с точки зрения случайного характера их природы и значимости их устройства, детерминированного человеческим обществом на протяжении их развития во времени и пространстве. Именно так, по мнению Де Мауро, Соссюр подходил к языку и определял его как историческое явление, не потому, что он развивается, а потому, что мотивированность в языке носит случайный характер, детерминированный по месту и времени. Произвольность, по мнению Де Мауро, это свойство, в котором то, что унаследовано человеком в биологическом плане, благодаря социальной и временной случайности, стыкуется с исторической случайностью:
«Произвольность – это форма, благодаря которой природа становится историей»[281],
– заключает он. В непонимании этих проблем, выдвинутых в «Курсе…», Де Мауро видит причину того, что эта книга, которую так часто цитируют, в сущности осталась в своеобразной изоляции, а ее критики на протяжении полувека вместо того, чтобы анализировать концепцию в целом,
«предпочитали выдергивать из нее отдельные фрагменты, которые можно было использовать в качестве оружия либо защиты, либо нападения»[282].
В помещенных после канонического текста комментариях к «Курсу…» Де Мауро еще несколько раз обращается к проблеме произвольности. Например, он связывает ее с проблемой идентификации единиц на основе их ценности (valuer):
«Ценности звуков – это означающие какого-либо языка, а ценности значений – это их означаемые»,
– пишет он и считает, что эти ценности произвольны как с точки зрения фонико-акустической, так и логико-психологической, и, определяя друг друга, составляют систему. Де Мауро вводит свое толкование соссюровской концепции языка как формы, которая четко трансформирует в определенные фигуры весь фонико-акустический и логико-психологический материал.
«Эта форма абстрактна с точки зрения конкретно-воспринимаемого…, но она конкретна с точки зрения сознания говорящих, которые держатся за нее, когда говорят»[283].
Формальные характеристики языка синхроничны, но являются продуктом развития во времени, поэтому
«язык как форма глубоко историчен».
К этим рассуждениям Де Мауро присоединяет оговорку:
«Если наша интерпретация верна, можно понять, что хотел сказать Соссюр, называя принцип произвольности первым и первой истиной. Произвольность стоит на первом месте в порядке вещей (ordo rerum), она является основой, на которой воздвигается здание языка как формы, и является основным правилом всей языковой игры».
В связи с этим Де Мауро полагает, что книга Соссюра
«должна была открываться страницами 243 – 244 и 109 – 110[284] о диахроническом и синхроническом тождестве, затем должен был следовать переход к признанию произвольного характера знака и, следовательно, формального характера языка, и, наконец, завершаться в своей первой части методическим определением лингвистического явления в той мере, в какой оно представляет определенную ценность (значимость, valeur), или в той мере, в какой оно является фонико-акустическим или психологическим проявлением речи (parole)»[285].
Де Мауро отмечает, что в противоположность этому издатели, основываясь на записи беседы Соссюра с Ридлингером о примате разграничения
