Надо построить из орехов пирамидки и разбивать их метким ударом с некоторого расстояния. Дети смеются и ссорятся, потом снова играют вместе – все как обычно у детворы, неважно, под южным или северным солнцем она растет.

А два паренька постарше дерутся на деревянных палках, наверно, изображают солдат. О, наконец-то я поняла, зачем пришел сюда Борат, – ему вдруг понадобилось купить куклу. И теперь он немного смущенно просит моего совета:

– Выбери самую лучшую, я в них не понимаю ничего.

На бледно- зеленом, плохо прокрашенном или выцветшем полотнище разложены куклы и расписные волчки. Какое чудо, у терракотовой красавицы двигаются ручки и ножки, просто древнеримская Барби, да и только. Прическа из серых овечьих кудряшек и нарисованное улыбчивое личико. Желтый лоскуток изображает паллу – легкое платье. Любая девочка была бы в восторге…

Вздрагиваю от внезапного предположения, неужели у Бората есть дочь, хотя, почему бы нет, он даже мог не жениться на ее матери. Но владелец лавки ждет, проявляя первые признаки нетерпения, мы слишком долго выбираем, между тем новые покупатели прибывают, щупают и оценивают товар. Куклу, которую я верчу в руках, могут перехватить, а потому решительно обращаюсь к Борату:

– Вот эта мне нравится! А велика ли цена?

– Всего четыре асса, госпожа, моя жена сама трудилась над ней, – суетится торговец, а Борат уже протягивает монету, видимо, целый сестерций, потому что вскоре забирает сдачу, и мы уходим с покупкой.

Надо бы отдать игрушку солдату, теперь он ее владелец, но я задумчиво глажу мягкие волосики куклы и тихо задаю очень интересующий меня вопрос:

– Ты хочешь навестить дочь?

Борат улыбается, и, чуть задрав подбородок, рассматривая верхушки колонн, утопающие в безмятежной синеве неба. В уголках прищуренных глаз солдата собираются морщинки.

– Хочу порадовать родственницу. У меня нет детей.

– О!

– Я же тебе говорил, у меня никогда не было жены и детей.

А разве он говорил… И зачем тогда повторяет… Я и так поняла. И вообще меня это не касается, сколько там у него было жен. Хоть целая дюжина, хоть по одной в каждом кабаке. И отчего он так уверен насчет детей, ведь приходилось же ему бывать с женщиной… уфф, лучше не углубляться в эту тему.

Мы направляемся к мосту через Тибр, нас ждет Субура – грязная, крикливая и опасная для случайных путников. Но со мной же идет непобедимый Борат – личный телохранитель цезаря.

Кажется, настроение солдата улучшилось, как и мое. Это все забавная кукла с подвижными ручками и наивным личиком, она по- прежнему в моих руках, и я не спешу возвращать ее владельцу, да он и не просит, словно забыл о покупке.

Жара вскоре дает о себе знать, одежда липнет к телу, хочется пить, но я терпеливо шагаю вслед за своим спутником по кривым, тесным и темным улочкам Затиберья. Я в общих чертах описала Борату место, где встретилась с Фарбием в тот судьбоносный вечер – неопрятную таверну и хижину рыбака Пуго. Признаюсь, душу мою овевал ветерок надежды, а вдруг пласты времени удачно схлестнутся, и я вернусь назад в будущее.

– Не отставай!

– Я не поспеваю за тобой и очень устала, – от жары и жажды мне уже не до гордости, и я начинаю открыто ныть.

Борат смотрит на меня виновато, кажется, ему просто в голову не пришло, что мои силы на исходе. Я же не мул, в конце-то концов. И даже не "мул", прошедший суровую военную подготовку.

– Так чего молчишь?

На углу в тени инсулы продают воду. Борат платит какую-то мелочь и подает мне глиняную чашу с мутноватой и теплой безвкусной жидкостью. Делаю несколько осторожных глотков и передаю посудину солдату. Тот пьет жадно, гляжу на него, задрав голову и мне хочется смахнуть капли с его подбородка и шеи, уже весь ворот рубахи промок, почему-то я не против даже прикоснуться к грубой холстине…

Борат опускает чашу и вытирает лицо о короткий рукав туники, почему-то не спуская с меня пристального взгляда. А я, как завороженная, стою и смотрю в его светло-серые серьезные глаза. И делается еще более горячо и влажно… Проклятая жара, ничего не соображаю, о чем он там меня спрашивает.

– Хочешь есть? Пет хвастал, что в Субуре жарят отличные котлеты, вон там, смотри, дымится масло на сковороде. Попробуем?

– Котлет не хочу. Неизвестно из какого они мяса сделаны.

– Конечно, свинина! Что еще могут продавать в Субуре на улице – дешевая свинина и рыба.

– Я бы тебе не советовала, Борат, в такую жару есть с рук опасно! И пахнет подозрительно, да они же подгорели, смотри!

– Ты о чем?

Кажется, он решительно настроен попробовать эту отраву, я ничего не могу сделать – Борат покупает ломоть ячменного хлеба и обжигающе-горячую пережаренную котлету прямо с брызжущей оливковым маслом сковороды. В итоге получилось что-то вроде сэндвича – бутерброда. Эх, листочка салата и помидорки не хватает, но томатов в Риме еще не знают, впрочем, как картофеля, кукурузы, и моцареллы.

Зато в соседнем чану с кипящим маслом подпрыгивают какие-то желтоватые бугристые шарики наподобие маленьких пончиков. Заметив мой заинтересованный взгляд, Борат поясняет с набитым ртом:

– Жареный мягкий сыр, очень вкусно.

«Что же ты выбрал котлету в таком случае…».

Пока я раздумываю, стоит ли просить у Бората свой мешочек с деньгами, мне уже подают щербатое деревянное блюдечко с горкой ароматных сырных комочков. Придется есть руками, а чем их потом вытирать?

Борат расспрашивает торговца съестным о Фарбии и его отце, похоже, нам улыбнулась удача, но скорее всего, в Субуре многие знали веселого актера. Солнце едва перевалило за полдень, а мы уже стучали в двери домика старого рыбака.

Глава 21. Возвращение долга

В жилище Пуго царили уныние и нищета. Выяснилось, что моего знакомого Фарбия вместе с его актерской труппой недавно изгнали из Рима с запретом три года появляться в городе и окрестностях. Но и это еще не все беды…

Сам гистрион был бит плетьми на площади за постановку сценок, порочащих верховную власть и новые законы. Также за оскорбление неких солидных лиц Фарбию назначили штраф в виде пяти денариев, а в случае невыплаты долга до августовских ид актер мог попасть в долговую яму или получить рабское клеймо.