нервного следователя, Марк не мог сообразить: уставшие глаза слипались, страшно хотелось спать, и все же изнурительное времяпрепровождение в кабинете для допросов в какой-то мере избавляло от назойливых притязаний «смотрящего» Топора. А следователь по особо важным делам Беспалов раздражался все больше: самый главный идеолог и спекулянт слишком много себе позволяет.

– Сколько будешь притворяться, Бородин? Неужели до сих пор не понял, что ты не жилец на этом свете! Вышка светит! – Беспалов в отчаянии схватил жертву за кудрявые пряди волос.

– Сдохнешь, как крыса! Ты и есть самая настоящая крыса, махровая жидовская крыса, которая наживается на простых смертных гражданах! Ты – жалкая вонючая крыса, которая подрывает устои нашего государства! Я сгною тебя в карцере, вернешь все до копейки!

– Поживем – увидим, – прошептал Марк, проглотив накатившую слюну.

Последовал удар под дых, еще один, и еще… Упав со стула, Марк закрыл голову руками и прижал ноги к животу, пока сапоги капитана безжалостно избивали его тело. Вдруг чьи-то крепкие руки подхватили обвиняемого и впечатали в стену.

Очнулся Марк Наумович от воды, которую кто-то плеснул на его окровавленное лицо. Облизав засохшие губы, он попытался понять, сколько пролежал без сознания. В окне за решеткой ярко светила яйцеобразная луна, в коридоре едва слышны были шаги конвоира.

– Очнулся? Вспомнил, где деньги?

– У меня их нет…

– Ничего, скоро и не такие секреты раскроешь! Конвой! В карцер!

Под утро, чтобы наконец выбить признание из упрямого и самоуверенного кооператора, Беспалов решил использовать еще один надежный метод: посадить Бородина в карцер с большими голодными крысами.

В весьма ограниченном пространстве на холодном цементном полу невозможно было спать лежа, разве что присесть на корточки. Глаза слипались, тело ныло, то тут, то там сочилась кровь. В конце концов, Бородин уснул на несколько минут, пока не почувствовал, как чьи-то зубы впились в его мягкое место. Молниеносно арестант схватил животное за хвост и со всей дури ударил об стену. В это же время кто-то невидимый укусил его за и без того израненную ногу.

«Крысы! Здесь полно крыс!» – догадался Бородин и попытался подняться, уразумев, что бороться с огромными черными крысами придется стоя. В кромешной тьме карцера трудно было понять, в какой момент нападет на него та или иная голодная бестия. Марк дождался, пока какая-нибудь крыса не вопьется в ногу, схватил ее за хвост и, насколько позволял размах руки, вбил в стену. В это время на него напали другие не менее голодные особи. Марк Наумович, потеряв счет времени, не мог понять, сколько продолжалась борьба. От приобретенного годами чувства самосохранения Бородин даже испытал некоторый прилив адреналина, а потом, обессиленный, присел на корточки, прислушиваясь к ноющим искусанным ногам, пытаясь понять, всех ли гадов изничтожил, однако, как только глаза сомкнулись, послышалась сирена и включился мигающий ослепляющий свет. Через определенное время Марку послышалась музыка в ушах, и он понял, почему в народе карцер назвали музыкальной шкатулкой. Казалось, вот-вот он не выдержит пыток и тронется умом… Но силы Марка не были изведаны до конца…

40

Наконец железная дверь карцера открылась, Бородина вновь повели на допрос к Туровичу. «Добрый» следователь в который раз попытался расколоть Марка Наумовича на деньги, скромно извиняясь, что порой следственной группе приходится прибегать к не самым красивым методам, но для достижения результата, как известно, все средства хороши.

– Сколько бы меня ни пытали, ничего нового не скажу. Денег у меня нет.

– Куда ж они делись? К вам же стекались все финансовые ручейки!

– Не понимаю, о чем вы, – спокойно, глядя в глаза, упорствовал Марк Наумович. Его глаза ввалились, нос с легкой горбинкой заострился, избитое лицо светилось ссадинами и синяками, но дух не был сломлен. – Я говорил уже, что виноват лишь тем, что с малолетства вкалывал, был хозяином своего дела и делал людям добро.

– Спекулянт, ты и крыса, всю жизнь наживался на людях! Добро он делал! – малая часть наигранной доброты испарилась, и Турович набросился на Бородина со словами:

– Опять в карцер хочешь? Смотрите, праведника из себя изображает! Конвой!

Путь до следующего карцера оказался длиннее, поскольку на этот раз на Марка надели смирительную рубашку, подобную той, какую обычно используют для душевнобольных в психиатрической лечебнице. Для чего был нужен такой белый наряд с длинными рукавами, завязанными на спине, Марк Наумович понял лишь тогда, когда в очередном карцере его облили ледяной водой: так достигался эффект, будто грудная клетка зажата между буферами вагонов. Зубы стучали, голова разламывалась. Из-за нескольких суток без сна земля уходила из-под ног. Бородин закрыл ввалившиеся глаза и как будто наяву увидел картину из военного прошлого.

Холодной осенью они попали в окружение и четвертые сутки пробивались к своим через топкое болото, затянутое обманчивой зеленой тиной. По ночам холод пронизывал до костей, а к рассвету туман покрывал трясину на расстоянии вытянутой руки. Надо было как-то идти вперед, немец был совсем рядом, пули свистели то тут, то там. После кровопролитных боев от разве дроты осталось всего двое. Девятнадцатилетний Марк нащупал палкой небольшую твердую кочку, присел на нее и тихо позвал сержанта Полякова. Старший товарищ всегда помогал Марку не только житейской мудростью, но и крепким словцом, исполненным с нескончаемым оптимизмом.

– Холера ясная, так бы на бабу вскочить, как ты на кочку взобрался!

– Василий Степанович, здесь хоть можно немного отдохнуть, иначе точно увязнем в болоте.

– Не боись, Марк, нас пуля не берет, и болоту мы не нужны! На вот, подкрепись!

Степаныч нащупал на кочке кустик со студеной клюквой и протянул товарищу. От съеденной горсти кислой подмороженной ягоды Марка разморило и потянуло в сон. Согнувшись в три погибели, чтобы не упасть с насиженного клочка земли в болото, он сомкнул веки и уснул.

Очнулся Марк Наумович от внезапно вылитого на него очередного ведра ледяной воды. Все нутро дрожало, вытереть капли со щек удавалось только движением плеча. Перебитые ребра ныли. Ноги примерзли к полу и налились неимоверной тяжестью. Пытаясь хоть как-то согреться, Марк Наумович попытался подняться и опуститься на корточки.

– Не спать, Марк! – шепотом прокричал под ухом сержант Поляков. Марк открыл глаза и увидел перед собой ясное небо. Морозным утром туман рассеялся, обнажив голые тощие осины, вросшие в черно-зеленое болото, и покрытые мхом торчащие мелкие кочки. Метрах в ста на маленьком клочке твердой земли Марк заметил тело немецкого солдата, то ли спящего, то ли мертвого. Зажав в руке длинную палку он лежал на спине весь грязный,