Боль была куда более унизительна и беспощадна, поскольку в наступившей кромешной темноте его кто-то насиловал. Пытаясь вывернуться Фима дернулся и заорал, понимая, что обе руки крепко привязаны к нарам. Чей-то кулак затолкнул жертве в рот кляп, чтоб не орал впредь, глаза от боли вылезали из орбит. Сколько продолжалось насилие, он не мог понять, один мужлан сменял другого, наслаждаясь и хвастаясь удовлетворенной похотью, пока, наконец, не потерял сознание.

Очнулся Фима на больничной койке с твердым желанием свести счеты с жизнью. Он хорошо понимал: теперь его место у параши, только такую роль отверженного отныне ему отведут в любой камере. И все же поганое это чувство было ничтожным по сравнению с тем унижением, которое он испытал прошлой ночью. Не рука сломана, не прежняя сытая жизнь, это его душу сломали, и, как видно, навсегда.

35

Несколько недель жена арестованного Марка Бородина Соня не теряла самообладания, поскольку помнила разные времена, которые переживала когда-то ее семья, да и военное лихолетье приучило верить и ждать. Откуда в маленькой хрупкой женщине с темно-каштановыми кудрявыми волосами было столько сил, никому не известно.

Три дочери, уже взрослые, учились в Минске. Слава Богу, на дворе был не 1937 год, им не приходилось расплачиваться за несправедливый арест Марка собственной свободой. Девчонки помогали как могли, собирая продукты и сигареты для посылки арестованному отцу. Так что Соня сосредоточилась на поисках встреч с сильными мира сего и, разумеется, знакомого адвоката, адрес которого нашла в записной книжке мужа.

– Здравствуйте, Василий Маркович! – пролепетала Соня открывшему дверь пожилому человеку в длинном халате.

– Добрый вечер, милочка, чем обязан?

– Я – Соня. Жена Марка Наумовича Бородина…

– Ах, извините, не узнал сразу в темноте… Проходите, что ж мы стоим…

Соня проскользнула в длинный коридор квартиры и последовала за хозяином в гостиную.

– Что случилось?

– Марка арестовали…

– Это какая-то ошибка? Его же к награде представили высокой! Нет, этого не может быть!

– Василий Маркович, ему нужен адвокат…

Василий Маркович Водкин обычно помогал многим знакомым Марка, но в то, что помощь понадобится самому Марку, не мог поверить.

– Когда это случилось?

– Месяц назад, когда возвращался из командировки в Пярну, за неделю до присвоения звания Героя Социалистического Труда.

– Значит, согласовали наверху. В чем обвиняют?

– В хищении социалистической собственности. У нас был обыск в квартире…

– Нашли что-нибудь?

– Нет, а что должны были найти? Марк ничего не крал!

– Сама как? Как дети?

– У нас все в порядке, работаю, девочки в Минске, учатся, помогают…

– Что думаешь делать?

– Хотела встретиться с высокопоставленными чиновниками, с которыми он общался, прокурором Дунаенко…

– Зачем? Они-то в первую очередь запрячут голову в песок и побегут, как крысы с тонущего корабля.

– Что тогда?

– Встречусь с ним… и тогда решим, что делать.

– Вам дадут свидание? Мне не разрешили.

– Дадут как его адвокату, и тебе разрешат увидеться, коль денег не нашли в квартире. Будут уговаривать отдать деньги.

– Какие?

– Марка деньги будут заставлять отдать…

– У меня нет денег даже вам заплатить за услуги адвоката…

– Вот об этом, Сонечка, не волнуйся. Мне Марк не раз помогал. Деньги в нашей стране не главное. Возвращайся домой, отдохни, вид у тебя усталый, не переживай…

Соня все же не послушалась Василия Марковича и отправилась на следующий день к прокурору Дунаенко, но женщину не пустили дальше приемной. Очевидно, прав оказался старый адвокат: теперь знакомые чиновники разбегутся, как тараканы, на их помощь рассчитывать не приходится.

36

Начальник следственной группы капитан Беспалов вызвал на очередной допрос бывшего заведующего овощным складом райпотребсоюза Бориса Ефимовича Гринберга. Крупный человек с махровыми бровями, рыжими бакенбардами, большим животом и опытом работы был не так прост, как иные фигуранты уголовного дела. Битый час Сергей Александрович уговаривал, внушал, что надо возмещать похищенное, чтобы искупить содеянное, на кону ведь собственная жизнь, но тот держался стойко и до сих пор не сдал ни копейки.

Беспалов даже пошел на очередную хитрость, вызвав на свидание с Гринбергом его жену-старушку, пропагандируя, что надо помогать следствию, но та, видимо, памятуя о военном лихолетье, тоже держалась как настоящая партизанка. Мол, она знает лишь то, что муж ее в последнее время работал кладовщиком в заготовительной конторе, чем конкретно занимался – ей неведомо, поскольку никогда ничем не делился, так что о каких-либо фактах преступной деятельности с его стороны старушке неизвестно. Как неведомо ей, какую он на самом деле получал зарплату, кроме официальной в 60 рублей в месяц.

Проведя в камерах несколько недель, другие обвиняемые по очереди начинали сдавать похищенное. Поначалу в доход государства поступали небольшие суммы – от 500 рублей до 3–5 тысяч. Арестованные клялись, что больше у них ничего нет, но размер реального ущерба уже был подсчитан ревизорами, по версии которых государственная казна недополучила 824 432 рубля и 99 копеек. Таким образом по самым приблизительным подсчетам получалось, что у каждого подследственного в среднем на огороде, в доме или на кладбище припрятано около 50 тысяч рублей.

Долго смеялся оперуполномоченный Турович над заведующим кожевенным складом Моисеем Кагановичем, который, как оказалось, хранил ценности в старом чемодане (это слово он писал через у – «чумадан») в подвале у ничего не подозревающих родственников. Ободранная фибровая обивка скрывала семь золотых механических часов, мех выдры, воротники из черно-бурой лисы и котика, две мужские шапки из нерпы, пару сережек с бриллиантами и около десятка золотых ювелирных украшений попроще.

Спустя три недели после злосчастной поездки домой Илья Глузин выдал место еще одного тайника – «беспроцентная» стеклянная банка с сорока тысячами рублей двадцатипятирублевыми купюрами оказалась запрятанной на приусадебном участке у родственника по фамилии Шустер. Вскоре знакомые золотые монеты царской чеканки обнаружились и в огороде у Моты Крансберга.

Так что на очередной встрече с председателем КГБ при Совете Министров БССР генералом Никулкиным, у которого следствие по уголовному делу № 92 было на личном контроле, поскольку им живо интересовался и Первый секретарь ЦК КПБ Машеров, Беспалов с квитанцией в руке на общую сумму в 65 029 советских рублей, сданных Бельковичем, докладывал об успешном продвижении следствия.

– Кто больше всего возместил ущерб?

– Белькович, товарищ генерал.

– И где же он хранил сбережения?

– На огороде, даже все тайники толком не помнил! У него их много было. Жена подсказала…

– Как вам кажется, все ли банки найдены?

– Думаю, не все, потому что у этой шайки-лейки неучтенными были сотни тысяч.

– А кто не сдал?

– Бородин ни копейки не сдал, товарищ генерал.

– Плохо работали с ним?