Шрифт:
Закладка:
Ил. 7. Жюри «Песни года» (1971)
Если сосредоточиться на весьма формальных стиле и обстановке этого шоу в первые годы его существования, особенно по сравнению с дружескими посиделками в кафе на «Голубом огоньке» начала 1960‐х, то можно упустить из виду новаторство, отличавшее формат «Песни года». Она давала гораздо более многослойную картину советского общества. Размещение людей на сцене и в зале было иерархическим: в 1971 году жюри, состоящее из ведущих музыкальных теле- и радиопередач, сидело на сцене, намного выше зрителей в зале (ил. 7). Публика же была разбита на профессиональные группы, которые можно было распознать по внешнему виду: вот заводские рабочие, а вот военные. Композиторы и авторы текстов, чьи песни были номинированы, тоже сидели вместе – в первых рядах зрительного зала (что было понижением по сравнению с их прежним расположением в центре сцены на «Голубом огоньке»).
Однако с самого первого эфира в 1971 году упор, делавшийся в программе на обосновании выбора конкретных песен для включения в финальный концерт, выявил проблемы с этим иерархическим отражением советского общества: предлагалось множество объяснений того, как в шоу представлены популярные вкусы и мнения, чьи именно вкусы представлены и что же именно выбирается – лучшие песни года или наиболее популярные? Метод отбора примерно двадцати финалистов оставался довольно туманным, а точнее, был чрезвычайно переусложнен. В рекламе, шедшей в течение года, зрителям предлагалось множество вариантов понимания поставленной задачи, а в новогодних эфирах выбор вошедших в программу песен обосновывался головокружительным количеством самых разнообразных способов.
В предварительных выпусках, выходивших весь предыдущий год, зрителям давались весьма противоречивые сведения о том, как именно они должны были выбирать и что именно они выбирали. В одной из таких реклам (от ноября 1971 года) им было предложено назвать не одну, а три песни, которые они «включили бы в передачу „Лучшая песня года“». «Желательно, – говорила ведущая рекламы зрителям, – чтобы эти три песни были различны по характеру и теме»329. Однако в другой рекламе, показанной всего четыре дня спустя, репортер просто спрашивал москвичей на улице, какая песня нравится им больше всего330. В рекламах «Песни-71» некоторые из этих вопросов ставились и непосредственно перед зрителями, включая политически чувствительный вопрос о том, вводить ли в программу старые патриотические песни времен Гражданской войны или, что особенно важно, времен Второй мировой войны. Ведущий ноябрьской рекламы говорил: «Разве не живут и не поются сегодня наши чудесные песни прошлых лет? <…> Разве можно сказать, что… [они] сегодня не популярны? Что мы забываем их, не поем, не радуемся услышав?.. Так что же такое „лучшая песня года“? Как вы расшифровываете это определение? Песня, написанная вчера или созданная несколько десятилетий назад, но находящая живой отклик в нашей душе?»331
Столь же неоднозначным в отношении того, высказывали ли зрители личные предпочтения или оценивали качество, были ли выбранные песни самыми популярными или лучшими (если это не одно и то же) и каким образом принимались решения, оказался и финальный концерт «Песня-71». Действительно, статус этого шоу как соревнования постоянно сводился на нет; в эфире оно называлось не конкурсом, а фестивалем, к тому же из двадцати «лауреатов», попавших в программу финального концерта, победителя не выбирали. Ведущие программы, дикторы Игорь Кириллов и Анна Шилова, в начале эфира объявили, что зрители услышат «двадцать песен, названные зрителями лучшими песнями 1971 года»332. Представив исполнителей, Кириллов и Шилова обратились к вопросу о том, как именно эти песни отбирались по письмам зрителей. Шилова начала с цитаты из письма телезрительницы, рассказавшей о своих затруднениях: «Дело зрителей оказалось очень трудным, – писала работница совхоза в Крымской области. – Надо выбрать лучшую песню года. Как это сделать? Это проблема». Кириллов согласился с автором письма: это очень приятная, но и очень сложная задача. Он сообщил, что Центральное телевидение получило от телезрителей тридцать тысяч писем, в каждом из которых были названы три песни. Более того, пояснил он, многие письма были подписаны большими коллективами; он дал понять (хотя и не сказал прямо), что сами письма не могут быть учтены как голоса отдельных семей333. Затем Кириллов развернул одно из таких писем – оно достало до пола, поскольку содержало, по словам Шиловой, 150 подписей334. Кириллов отметил, что произвести необходимые подсчеты могла бы только электронно-вычислительная машина, но, поскольку «песня – дело тонкое, как говорится, душевное», они решили «не обращаться к современной технике», а попросили о помощи «самых страстных пропагандистов песни» – ведущих музыкальных программ на радио и телевидении335.
Вторя Лапину, критиковавшему социологические исследования массовой аудитории, Кириллов оправдывал отказ от рационализма социологических данных и отстаивал ценность мнения образцово-показательных аудиторий, способных лучше выразить «истинные» вкусы советского населения. Однако на протяжении передачи часто звучали ссылки и на более прямые показатели предпочтений широкой аудитории. Сидевшие в жюри ведущие музыкальных теле- и радиопередач упоминали о многочисленных заявках на каждую из песен в своих передачах, а также на «Песню-71» – это были не только «страстные пропагандисты», но и профессионалы, имевшие в своем распоряжении независимые источники информации о вкусах аудитории, основанные, например, на продажах пластинок. Так, одну из песен предваряла рекомендация от представителя советской фирмы звукозаписи «Мелодия», заявившего, что благодаря этой песне альбом, в который она вошла, продавался особенно хорошо. Некоторые песни не исполнялись вживую, а демонстрировались в виде отрывков из кинофильмов, в которых они прозвучали, что связывало успех песни с успехом популярного фильма. Затем Кириллов и Шилова сослались на подсчет зрительских голосов: они объяснили, что авторы гигантского письма, показанного в начале передачи, проголосовали за одну песню определенного композитора, однако больше зрительских голосов получила другая песня того же композитора, поэтому вторая была включена в программу вместо первой336. «Песня года» была призвана проложить средний путь между идеологической чистотой коллективных писем от образцовой аудитории и изменчивыми вкусами реальной публики, измеряемыми научно. Передача должна была одновременно озвучивать «правильные» мнения и подсчитывать реальные голоса; учитывать всех, но держаться при этом существующих границ социалистического вкуса.
