и отсутствие логики, презрительно усмехаемся персонажам и их пассивности, зеваем, когда некая неизбежная беда обрушивается на добрую девушку, на последнего сына, на прекрасноликих дураков, на месте которых мы никогда не окажемся. Возможно, дело как раз в нашем разочаровании. Двигателем этих историй является неиссякаемая вера, а что есть вера, как не клубок непостижимого? Знать и верить – в этом, кажется, и есть разница между фактом и фантазией, и возможно, так оно и оставалось бы для меня всегда, если бы я не разглядел своего брата в вихре серебра и промельке крыльев. До этого мига моя жизнь была связана со сбором знаний. Но теперь Дом Грёз искушал меня другой концовкой, если я только исполню его задание. И эта новая концовка обещала, что я не останусь один. Обещала наполнить мои закрома золотом и серебром, облачить в одеяния короля и подарить мне руку несравненной принцессы.

И потому, подобно всем прекрасноликим дуракам до меня, я отверг своё знание и уверовал.

Когда Индиго открыла дверь нашего гостиничного номера, я поцеловал её сомкнутыми губами, чтобы тайна не выскользнула у меня из-за зубов. «Я освобожу тебя, – подумал я. – И найду его».

Но вопрос о Лазури тоже грыз меня. Я был уверен – Индиго знала, куда та делась, но добиваться от моей супруги ответов означало бросить ей в лицо мой обет. И хотя я был уверен, что однажды нарушу его, я намеревался сделать это тайком.

Я полагал, единственной ценой будет ярость Индиго. И был уверен, ярость продлится недолго, когда она увидит, что я освободил её и люблю её.

Индиго отстранилась, прерывая наш поцелуй, и принюхалась. Возможно, она почуяла след моей сделки с Домом.

– Что с тобой случилось? – спросила она. Её взгляд остановился на брызгах крови у меня на брюках.

– Птица залетела в вентилятор.

– Скворец? – уточнила она, и я кивнул.

– Вот это знамение. – Она отступила, впуская меня в номер.

Переодеться Индиго так и не успела – пальто всё ещё было застёгнуто, и она не сняла перчатки.

– Римляне верили, что скворцы говорят от имени богов, – сказал я.

– Будущее открывалось в мурмурации[12] скворцов. – Индиго вскинула голову. – Это я уже знаю.

Около года назад мы увидели такую мурмурацию у пирса Аберистуит в Кередигионе, в Уэльсе. Сотни и сотни скворцов захватили небо, словно крик, облечённый в зримую форму, изгибаясь и растягиваясь, рисуя странные впадины и пики, возвышавшиеся над морем. Я был настолько потрясён этим зрелищем, что, лишь когда стаи рассеялись, понял, что Индиго плачет. Но я не мог спросить её ни тогда, ни сейчас, и всё же этот вопрос жил во мне:

Что ты увидела?

– Наберу тебе ванну, – сказала она, направляясь в ванную комнату. – У меня нет особого желания идти в ресторан, так что я сделала заказ на наших кухнях.

– Почему ты ушла без меня?

Слова повисли в воздухе. Мы редко говорили друг с другом настолько прямо. Индиго остановилась ко мне спиной.

– Очевидно, ты хотел побыть один, – ответила она. – Иначе зачем отправился к ней в комнату без меня? Я лишь дала тебе то, чего ты и так желал.

Ах вот значит как.

– Откуда тебе знать, чего я желаю?

Индиго повернулась, хищно оскалилась, обнажая зубы. Не сразу, но я понял, что она пыталась улыбнуться.

– Может быть, так я трактовала знамение.

Я указал на свою одежду в брызгах крови.

– И какое знамение ты трактуешь на мне сейчас?

Улыбка Индиго чуть дрогнула.

– Безусловно, опасность. Возможно, даже смерть, если будешь действовать глупо.

Свет из окон слева от меня падал ей на лицо, набрасывая тень пророчества на её слова.

– Тати осталось всего несколько дней. – Голос Индиго снова был лёгким. – Хотя, если ты действительно хочешь быть уверен в будущем, мог бы принести птицу. Мы бы разобрали её печень и сердце, как истинные провидцы.

– У тебя так много опыта заглядывать в будущее?

Индиго остановилась у большой ванны на ножках, повернула кран. Её слова сложно было разобрать сквозь шум льющейся воды.

– Раньше да. Я даже думала, что знаю будущее. Но ошибалась. – Она подняла на меня взгляд, и её улыбка стала надменной, почти сочувствующей. – Три года брака, и оказалось достаточно всего одного дня в этом Доме, чтобы ты смотрел на меня как на незнакомку. Словно ты меня совсем не знаешь.

– То, что ты позволила узнать о себе, я полюбил, – сказал я. – И люблю до сих пор.

Индиго закрыла кран, коснулась поверхности воды затянутой в перчатку рукой.

– Твоя ванна готова.

Я разделся и остановился рядом с ней. На лодыжках у меня остались пятна цвета ржавчины. Когда я распрямил ногу, кровавая корка треснула. Вода была такой горячей, что я вздрогнул, но всё равно погрузился в неё.

Индиго поставила табурет рядом с ванной и передала мне тюбик с пеной для бритья. Моя бритва лениво болталась в её пальцах в паре дюймов от моего левого запястья. Ей нравилось помогать мне бриться – она говорила, ей нравится этот тихий царапающий звук. Мы оба знали, что это ложь. На самом деле ей нравилось, как подёргивалась моя гортань, когда лезвие касалось кожи. Она любила, когда я сдавался её власти.

– Странный обычай, тебе не кажется? – спросила она, легонько стукнув по моему обручальному кольцу концом лезвия – по ребристому кольцу из сплава железа и вольфрама.

– В смысле?

– Всё, что с этим связано… – Она повела кончиком лезвия по кольцу к моей костяшке и выше, к запястью. – Некоторые верят, что оно соединяет вену любви, vena amoris, ту, что ведёт прямо к твоему сердцу. Но ты никогда не удивлялся – почему именно кольцо? Почему не ожерелье или татуировка? – Индиго повернула запястье. – Круг – это зафиксированная бесконечность. Даже то, как он выглядит, если держать его на свету, любопытно – словно портал в некое место таинств, и твой выбор надеть кольцо означает, что ты позволил твоему браку стать порогом в неведомое. И всё же даже в неведомом есть потребность в обоюдном доверии.

Я потянулся к ней.

– Индиго…

– Я знаю, что она тебе сказала, – проговорила Индиго, встречаясь со мной взглядом. – Дай угадаю. Дом исполнит некое твоё тайное желание, если ты узнаешь, куда она делась?

Она. Лазурь. Я знал, что лучше не лгать, и кивнул.

– Без сомнений, она принижала меня и подала всё так, словно это я виновата в её уходе… и без сомнений, тебя это затронуло.

«Говоришь, она любит тебя. Но что она такое?»

Я чуть сжал