Однажды Индиго позвала Пак к воде за Домом Грёз. Вода была для нас особенной – место, где наши миры соединялись: далёкие огни города, леденящая тень тисов и ив, каменный мост, перекинутый через ручей, по которому мы обычно добирались в Иной Мир.

Вот как я поняла, что Индиго никогда не относилась к Пак серьёзно. Сколько раз она позволяла той приходить в Дом, а иногда даже в лавандовые тени спальни – но никогда мы не брали Пак с собой в Иной Мир.

– Последнее испытание – смыть с тебя эту смертную слизь, – проговорила Индиго, касаясь лица Пак, несколько мгновений изучая её, а потом искренне улыбнулась. – Ты и правда прелестна, Пак.

Пак просияла, даже дрожа в одной из старых ночных сорочек Индиго. Пламя рыжих волос прижималось к шее. Ресницы казались флуоресцентными.

– Спасибо, – сказала Пак.

– Не благодари меня, – отозвалась Индиго. – Небо не благодарит никого за то, что его красоту отмечают.

Щёки Пак заалели. В голосе Индиго не было жестокости, и я знала – она говорила искренне. Возможно, Индиго хотела сделать Пак комплимент за то, что девочка так далеко зашла в этой игре. В конце концов, фейри пытали только тех, кто изначально привлёк их внимание.

– Значит, это последнее испытание? – спросила Пак, дрожа от холода.

Индиго коротко кивнула.

– Ты должна оставаться под водой. Нельзя выходить, даже если будет казаться, что твои лёгкие вот-вот разорвутся…

Я нахмурилась, потянулась к руке Индиго. Но она ловко избежала касания, скрестив руки на груди.

Пак – добрая, честная, полная надежд, глупая – молча спустилась по каменным ступеням, ведущим прямо к воде. Она молчала, даже когда пенистая волна захлестнула её узкие бёдра. Резко втянула воздух и одним слитным движением скрылась под водой. В тот миг, когда я не увидела её рыжих волос, я начала нервничать. Вода стала спокойной. На поверхность поднялся поток пузырьков, кружащихся, как разорванные жемчужные бусы. Один раз маленькие белые пальцы Пак показались на поверхности и снова скрылись во тьме.

– Что, если она утонет? – спросила я.

– Не утонет, – скучающе ответила Индиго, уже поглядывая через плечо на Дом вдали.

Мы наблюдали. Вода застыла, как чернила, пролитые на зеркало. Пузырьки исчезли.

– Уже слишком долго, Индиго, – сказала я.

Я вошла в поток как раз в тот миг, когда Пак вынырнула, хватая ртом воздух, отплёвываясь, хватаясь за каменные ступени. Подавив рыдания, она сморгнула, глядя на нас. Конечно же, сейчас она закричит на нас, что мы с ума сошли, что она могла погибнуть. Но вместо этого она вся сжалась, протягивая нам бледные пустые ладони; ночная сорочка раздувалась вокруг неё.

– Я… я сделала всё, как ты сказала, – всхлипывала Пак. – Всё сделала правильно! Почему не сработало?

Я посмотрела на Индиго, одетую в длинную косматую шубу – часть костюма, который Тати надевала несколько лет назад. Я уже и забыла, в кого тогда переодевалась Тати, но вспомнила когти из папье-маше, которые она хранила в глубине шкафа вместе с расшитыми блёстками сумочками, которые больше не использовала. На Тати это смотрелось как костюм. На Индиго – как вторая кожа. Индиго вздохнула; ветер поднял шерсть на её шубе, словно та встала дыбом.

– Мне очень жаль, Пак, – сказала она. – Ты принадлежишь другой стороне мира.

Пак поникла и разрыдалась. Индиго сняла шубу и передала девочке.

– Будет тебе как сувенир, – сказала она и добавила с убийственной нежностью: – Возвращайся домой, Пак. Ты старалась изо всех сил.

Слёзы бежали по щекам Пак, и она всё шептала:

– Но я же всё сделала правильно.

Индиго больше нечего было сказать. Она приподняла плечо и даже не посмотрела, как ушла Пак.

– Мы ведь могли ей навредить, – заметила я.

Индиго закатила глаза.

– Ничто на этой стороне Иного Мира всё равно не является настоящим. Ты же знаешь. Пойдём. Приготовим чаю.

Но я отказывалась двигаться, так и стояла в ручье. Ключ в форме скворца трепетал у меня на груди. Я чувствовала притяжение Иного Мира за спиной.

– Лазурь, пойдём, – резче повторила Индиго.

Повернувшись, я последовала за ней, всё ещё придерживая свой ключ в виде скворца с рубиновыми глазами. Я смотрела, как Пак снова растворяется в мире – теперь она была лишь далёким росчерком пламени, скользящим среди деревьев.

Я знала – та часть мира смертная, обыденная, задыхающаяся в шуме строек и выхлопных газов, начисто лишённая магии. Но она была так обширна. Я увидела краешек этого мира на маскараде Индиго – взрослых с их экзотическим акцентом, ткань их историй, сотканных из далёких мест. И когда я стояла в ручье, вода стала ртутной границей, разделяющей мир, а я задавалась вопросом – каково там, на другой стороне.

Больше мы никогда не видели Пак.

Видели девочку, похожую на неё по форме, в коридорах школы, в очереди в кафетерии, но это уже не была Пак. То и дело я ловила на себе её взгляд. Однажды я увидела её на другой стороне парковки – она ждала, что её заберут. Индиго побежала обратно в здание за забытым учебником, и я осталась одна. Пак подошла ко мне, остановилась в нескольких футах от меня, и с жалостью улыбнулась.

– В мире есть гораздо больше, чем только Индиго. Если не поумнеешь, будешь несчастной и одинокой, – сказала она.

Её слова коснулись моей шеи липким влажным холодком.

Я никогда так и не рассказала Индиго, что Пак говорила со мной. Убеждала себя, что ей будет неинтересно. Но на самом деле слова Пак были точно клинок, и я не хотела, чтобы Индиго видела, какую этот клинок оставил рану. Я старалась выкинуть слова из головы. Приказывала им оставить меня, оставить меня жить вечно на серебристой стороне Иного Мира. Но к тому моменту вопрос, таившийся внутри, уже слишком пообвыкся в моём присутствии.

И вопрос этот был: «А ты уверена?»

Глава шестнадцатая

Жених

В сказках от тебя часто требуется молчание. Твои губы должны оставаться сомкнутыми, даже если стоишь на костре, дошивая последнюю рубашку из крапивы, чтобы разрушить проклятие, превратившее близких в лебедей. Даже если ты слаба после родов, а служанка подменяет твоего ребёнка – уже нескольких с тех пор, как ты стала королевой, – крысой. Даже если заключаешь сделку с дьяволом, что отдашь ему первое, на что упадёт твой взгляд по возвращении домой, а это оказывается твоё единственное дитя.

Мы слышим такие сказки, и они становятся нам отвратительны. Мы указываем на лазейки