Шрифт:
Закладка:
Всю свою московскую жизнь Алёна посвятила людям. Ими она максимально плотно заселила перешедшую ей по наследству жилплощадь. Мне досталась бывшая комната нашей обворожительной блондинки рядом с ванной. Таисию Петровну с ее работой и подработкой я уже упоминал. То была суровая женщина лет под шестьдесят, с комплекцией фрекен Бок из мультфильма про Карлсона. Убранство ее комнаты сполна отражало натуру обитательницы. За всё время, что я прожил у Алёны, Таисия Петровна не произнесла и двух фраз подряд. Что она была за няня, как выполняла свои обязанности по воспитанию детей, оставалось лишь гадать. Видел я ее реже других жильцов и, возможно, по этой причине так и не разобрался, чем дышал человек.
В комнате напротив Таисии Петровны располагалась семейная пара из Казахстана. У нее, как я случайно заметил, когда дверь была приоткрыта, доминирующей частью мебели была стенка семидесятых годов. На полках за стеклом стояли подписные издания классиков соцреализма, которые со времени выхода из типографии явно никто не читал. Алёна точно сдала бы весь этот хлам в макулатуру, но я подозреваю, что ее сдерживала мизерная прибыль от подобной операции, не особенно превышавшая вероятные транспортные издержки. Поэтому книжки благополучно собирали пыль, а на створках шкафов, открывая оные, муж и жена сушили предметы туалета после стирки.
Не могу сказать ничего дурного об этих жильцах. Спали они на матрасе, который был положен прямо на пол, и на превратности судьбы не жаловались. Супруг продавал какие-то саженцы на близлежащем рынке «Огородник», супруга мыла полы в офисах. Оба мечтали за год-другой подсобрать денег и снять однушку в Капотне, чтобы перевезти туда дочку-школьницу из города Актобе.
Юношу среднеазиатской наружности, который первым встретил нас тем октябрьским дождливым вечером, звали Анваром. Его, как я про себя выражался, экологическая ниша была на второй полке в чулане. Это помещение Алёна также приспособила для нужд арендаторов. Анвар родился и провел все свои двадцать лет в Ташкенте, а в Москву его перетянул старший брат. Тему братской любви сын солнечного Узбекистана не раз поднимал в беседах со мной. Если верить ему, он принципиально хотел добиться всего сам.
— Брат говорит: давай ко мне на фирму. А я ему: нет, у меня свои руки-ноги есть, и голова и всё остальное в порядке, — рассказывал Анвар.
Руки, а не исключено, что и ноги, он применял по назначению, проводя сеансы массажа в банном комплексе где-то в Печатниках. Парень он был крепкий, видный и время от времени бросал выразительные взгляды на хозяйкину дочку Полину. Та еще училась в школе — вернее, крайне редко посещала это заведение, в основном болтаясь во дворе, за гаражами-ракушками. Поглядывать на Полину было несложно, так как она проживала в том же чулане, только на его нижней полке. Рюкзак с учебниками, тетрадками и письменными принадлежностями хранился под полкой.
Полна была, по-моему, законченная разгильдяйка. Она без устали грезила, как говорила моя бабушка, о небесных кренделях — то есть, о том, чего в реальной жизни быть не может. Центральную позицию в ее мечтах занимали шейхи с олигархами, проносящиеся с ветерком по Кутузовскому проспекту и Рублевскому шоссе. Один из них непременно должен был достаться ей. Моя профессия в ее представлении была тоже по-своему подернута дымкой романтики. Такое случается с людьми, в глаза не видевшими живого журналиста.
— Что надо, чтобы стать журналистом? — на полном серьезе спрашивала она у меня.
Объяснить ей это в нескольких словах было трудно.
— Понимаешь, Полина, — аккуратно отвечал я, — много чего. Я в университете учился, в студенческую газету заметки писал, в армии служил. Женился, разводился. Опыт, короче, нужен.
— А в армии страшно? — продолжала выпытывать она.
— Не особо. Там смешно даже иногда.
— Хочу быть журналисткой на телевидении, работать в «горячих точках», — призналась Полина. — Я видела, как бомбы рвутся, а они в касках и всё равно говорят, говорят.
Я не стал объяснять ей, что от бомбы каска вряд ли спасет.
— У тебя за сочинения какие оценки? — сменил я тему.
— Так себе, — не стала врать она.
— Плохо. Ты подтяни грамотность и книжек больше читай. Прежде чем говорить, надо иметь, что сказать.
Любимым своим произведением она назвала «Мастера и Маргариту», из чего я сделал вывод, что девочка, может быть, пока не совсем безнадежна… У Полины, кстати, была и младшая сестра Соня, лет пяти. Этот чрезвычайно живой ребенок приблизительно шесть месяцев в году радовал своей активностью дедушку и бабушку в Подольске. Затем наступала очередь Алёны. Детский сад Соня посещала нерегулярно — то из-за простуды, то просто потому, что ее маме лень было вставать по будильнику. В такие дни (жильцы сто шестнадцатой квартиры назвали их критическими) деятельная малышка перемещалась из комнаты в комнату, предлагая всем поиграть или порисовать с ней. Отказы она встречала пронзительным визгом и катанием по полу. Спать ангельское дитя укладывалось во втором часу ночи.
Соню мне было жалко. Взрослых, включая по большому счету и Алёну, ее потребности мало трогали. Невзирая на то, что в аренду давно была сдана вся, до последнего квадратного сантиметра, жилая площадь и даже часть нежилой, денег не хватало. Алёна повторяла эту мантру день за днем. Чтобы пополнить бюджет, она устроилась на полставки в фитнес-центр «Марабу». Выдавала клиентам ключи от шкафчиков, бахилы и полотенца, следила за тем, чтобы в кулере была свежая вода. Коллектив ей попался сложный, склочный.
— Русских нет, одни чебуреки, — пожаловалась она мне. — Своих за собой тащат. А у меня поясница больная, не могу тяжести поднимать.
С какими именно тяжестями Алёне приходилось иметь дело в «Марабу», и при чем тут национальная политика, я так и не понял. Само собой, при таком раскладе квартировала она вместе с Соней на кухне. Больше было негде. Туда же вселялся ее сожитель Валера, наездами посещавший сто шестнадцатую. Плечистый и шумный, не дурак выпить, но знавший меру, он срывался на шабашки то в Орёл, то в Курск, то еще дальше. За свое личное будущее был спокоен.
— Где стройка, там я, — уверенно заявлял Валера.
Денег ему хватало и на собственные текущие
