разрушены, – сказал Теллер дрожащим от потрясения голосом и снова повернулся лицом к своим коллегам. Уничтожение, о котором они говорили, превышало своим масштабом даже то, что он мог себе представить.

– Вы правы, – сказал Оппенгеймер. – Океаны испарятся, и все это случится году примерно в 2028-м. Вскоре Солнце успокоится и вернется к ровному свечению, как и прежде, но населенная поверхность Земли превратится в шлак.

– На Венере может быть жизнь, – сказал Бете. – Не могу представить себе там ничего разумного, но тем не менее потерять другую… как это называется? Другую экосистему. Мы должны послать туда корабли, попытаться собрать образцы.

– Ханс, ради бога, – сказал Альварес. – Мы потеряем свою экосистему.

Бете кивнул и повернулся к Роберту.

– Но все мы исходили в основном из данных, приведенных в ваших работах. Оппи, вы уверены в них? Ваши вычисления…

– …не всегда точны, – признал Оппи. – Прошу вас проверить меня. Я буду очень рад, если… но…

Он глубоко затянулся трубкой, и фразу за него закончил Фейнман:

– Но если вы не ошибаетесь, то человеческой расе осталось жить менее ста лет, а потом…

– А потом, – сказал Оппи, ощущая, как сердце отчаянно колотится в груди, – разрушителем миров станет само Солнце.

Глава 18

Противник начал использование нового оружия небывалой мощности. Эта смертоносная бомба причинила непоправимый ущерб нашей земле и унесла тысячи невинных жизней. Если мы продолжим борьбу, это не только приведет к полному уничтожению японской нации, но и даст старт искоренению всего человечества.

Император Хирохито

Японцы объявили о капитуляции две недели назад, 15 августа 1945 года, но до официальной церемонии, которая должна была состояться на борту американского линкора «Миссури», оставалось еще несколько дней. В конце концов японцы добились главного, о чем говорили еще год назад, летом 1944 года, когда впервые начали прощупывать почву для возможной капитуляции: их божественный император Хирохито сохранит за собой Хризантемовый трон. Иного решения вообще не могло быть: послевоенному миру требовалось авторитетное собственное правительство на Японских островах. Но Трумэн продолжал настаивать на безоговорочной капитуляции и не делал уступок Хирохито до тех пор, пока американцы не сбросили две атомные бомбы, то есть пока не установился новый мировой порядок.

Эдвард Теллер, к немалому удивлению Оппи, пригласил его прогуляться. Стоял жаркий день конца августа; Роберту такая погода нравилась, а вот полноватый Теллер был создан для более прохладного климата. Глазам Оппи хватало для защиты от яркого света полей шляпы, тогда как на Теллере были солнцезащитные очки такого же темно-зеленого цвета, что и материал, получивший название «тринитит» – стекло из расплавленного песка, покрывавшее поверхность кратера от взрыва на испытаниях «Тринити».

Они шли медленнее, чем обычно передвигался Оппи. Дело было не в том, что венгр был намного меньше ростом, а в том, что у Эдварда после несчастного случая, случившегося с ним в двадцатилетнем возрасте, вместо одной ноги был протез. Оппи всегда сочувствовал ему еще и по той причине, что его родная мать родилась с сильно недоразвитой и деформированной кистью правой руки и всю жизнь пользовалась механическим протезом.

Некоторое время они плелись по утрамбованной дороге, удаляясь от лабораторного корпуса. Теллер вытер пот со лба рукавом голубой рубашки и широким взмахом руки обвел всю Гору.

– У нас тут собрана величайшая коллекция, позволю себе употребить это слово, гениев, какую только видело человечество. Оппи, как вы называли нас?

Неуправляемые коты, подумал Роберт. Но вслух сказал:

– Светила.

Голос Теллера звучал глухо, как рокот товарного поезда, проезжающего вдали среди ночи.

– Замечательно! Светила! Кто мог бы лучше нас решить такую проблему?

Оппи покачал головой.

– Решить? Вот-вот наступит конец света. Все это не что иное, как деление на нуль; решать просто нечего.

– Вы ведь родились здесь, в Штатах, да?

Оппенгеймер нахмурился на этот non sequitur[35], перешагнул через выбоину в дороге и сказал:

– Да, в Нью-Йорке.

– Поэтому вы в некотором роде отклонение от нормы. Взгляните на наших коллег. Я, как и многие другие физики, родом из Будапешта. Бете – из Страсбурга. Ферми? Из Рима. Сегре – из Тиволи. Пайерлс – из Берлина, и Фукс, полагаю, тоже родился где-то в Германии.

– Да, – ответил Оппи. – И что из того?

– Мы все беженцы, иммигранты: когда условия на родине стали невыносимыми, мы ее покинули.

– Покинули? – повторил Оппи. – Вы что, не слышали, о чем мы говорили? Нам некуда деваться. Земля погибнет.

– Но останется Марс. И луны Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна. Вы читали, что Койпер в прошлом году спектроскопически установил наличие атмосферы на Титане?

– Мы не можем попасть на собственную Луну, что уж говорить о спутниках Сатурна, – ответил Оппи.

– У нас остается почти целый век. А ведь в Германии уже научились строить ракеты «Фау-2».

– И что из того?

– Развитие этой технологии, несомненно, даст нам средство передвижения, способное преодолеть земное тяготение.

– Военные ракеты, приспособленные для космических полетов? Рискованная затея, чтобы не сказать хуже.

– Ну а что вы скажете на это? Сразу после «Тринити» Стэн Улам сказал, что, чем возить бомбы на ракетах, лучше было бы приспособить эти самые бомбы, чтобы толкать ракеты.

– Космический корабль, приводимый в движение атомными взрывами?

– Вот именно. Но так или иначе люди попадут на Марс или луны Юпитера или Сатурна раньше, чем Солнце взорвется.

– А там замерзнут, задохнутся – или то и другое случится вместе.

– Возможно, – ответил Эдвард. – Вигнер в разговоре на эту тему был более оптимистичен. Но в любом случае это второстепенный вопрос. Побег в отдаленные области Солнечной системы – это, скажем так, «бомба на реакции деления», простой ответ. А в нашем случае, возможно, потребуется нечто наподобие бомбы на реакции синтеза, прорыв, куда более значительный, чем полет на ракете к Марсу или Сатурну, – если угодно, «суперспасение».

– И в какой же форме оно может выразиться?

– Кто же может это знать? Кто мог предсказать, до того, как мы собрались здесь и взялись за работу, что идея Неддермейера об имплозии ляжет в основу конструкции плутониевой бомбы? – Теллер нахмурил кустистые брови. – Уж конечно, не вы, Роберт.

Чтобы уклониться от ответа, Оппи остановился и стал зажигать трубку. Теллер отмахнулся от дыма.

– Все эти светила, которых вы здесь собрали, скоро разойдутся по институтам и предприятиям. Вы же слышали, что говорил Трумэн: самое большое чудо – то, что усилиями умов ученых удалось воплотить идеи на практике. И что вряд ли подобное сочетание условий удастся обеспечить где бы то ни было в мире. Он назвал все это – вы ведь, конечно, помните – «величайшим в истории достижением организованной науки».

– Бомбу, – горько отозвался