— Но ведь вы опытный охотник! — взвился Нараян. — Вы обязаны…

— Вам я ничем не обязан, — резко прервал его он, — тем более, я не работаю за бесплатно.

— Я заплачу!

Шанкар хмыкнул:

— Чем? Бобами?

— Серебром! Дам столько, сколько потребуете.

Охотник положил руки на стол и сцепил пальцы:

— Нараян, я прекрасно осведомлен, что вы гол, как сокол.

— Откуда вам это известно? — удивился глава деревни.

Шанкар не ответил, однако многозначительно поднял правую бровь.

— Понятно, — пробормотал староста и грохнул кулаком по столу. Глиняный стакан подпрыгнул и полетел следом за кувшинами. — Давненько пора ее было выпороть! — он вновь перевел взгляд на Шанкара. — Вы не можете бросить нас на растерзание зверю.

— Уверен, вы сможете от него отбиться, если станете соблюдать простые правила.

— Правила?! — в голосе главы деревни прорезались истерические нотки. — Какие еще правила?!

— Не уходить далеко от селения…

— О, боги, вы серьезно?!

— Работать в поле на виду у остальных и не бродить в одиночку.

— Да что вы, во имя Богини-матери, несете?! — взорвался Нараян. — Эта тварь разделалась с дюжиной моих лесорубов…

— Этого мы не знаем, — тихо возразил Шанкар, но староста его даже не слушал.

— … И прикончила гонцов. А вы твердите о каких-то дурацких правилах! Да он уничтожит всех нас еще раньше, чем это сделают пески, если заявится сюда!

— Ни один зверь добровольно не атакует людское поселение, — спокойно парировал охотник.

— Да ну? — язвительно хохотнул глава деревни. — А деревушка на просеке?

— Вы вторглись на его территорию, вот он и напал. Джунгли — его дом, а вы пришли туда с топорами и огнем. Но не волнуйтесь, — Шанкар встал, — свою кровавую месть носорог, или кто он там, уже совершил, и не полезет в деревню.

— Почему? — сокрушенно покачал головой Нараян. — Почему вы отказываетесь изловить чудовище? Неужели дело только в серебре?

— Нет, — покачал головой охотник, — не только.

— Тогда в чем же? Объясните!

— У меня нет времени, — словно плаксивому ребенку, начал пояснять Шанкар, — я должен вернуться в Мохенджо-Даро, как можно скорее, и не могу задерживаться, тратить драгоценные дни на поиски и убийство зверя, о котором, кстати, я мало, что знаю. На сбор сведений уйдет еще какое-то количество времени, а промедление сейчас недопустимо. Скоро вы не сможете кормить долину Синдху. Да, в каждой из столиц имеется крупное зернохранилище с запасами продовольствия, но надолго ли их хватит, когда главная житница страны иссохнет, как лужа под палящим солнцем?

Нараяну нечем было ответить. Он сидел, понуро опустив голову и сцепив руки на коленях.

Шанкар решительно произнес:

— Я отправляюсь в город немедленно.

Охотник уже собрался было двинуться к выходу, но тут холодная и липкая рука главы деревни ухватила его за локоть:

— Но вы вернетесь? — в глазах старосты сквозила мольба. — Вернетесь, чтобы убить носорога?

Охотник одернул его руку:

— Не знаю.

Дойдя до входной двери, он услышал, как Нараян произнес:

— За что мне все это?

— Этот вопрос, Нараян, — бросил охотник через плечо, — вам стоит задать самому себе, — и вышел из гостиной, прикрыв дверь.

Лошадь уже поджидала его у входа в дом старосты. На этот раз ее привела Абхе. Забрав из руки девушки вожжи, Шанкар вскочил в седло, проверяя снаряжение. Все оказалось на месте.

Дочь старосты, с легким налетом грусти в голосе, произнесла:

— Жаль, что я не могу уехать с тобой.

— Не переживай, — охотник поправил пояс с кинжалом, — скоро твоя мечта осуществиться и без моей помощи.

Она широко раскрыла глаза:

— Что ты имеешь в виду?

— Спроси у своего отца, — бросил охотник и вывел белоснежную кобылу на тропинку, ведущую от дома Нараяна.

Проехав пару локтей вперед, он обернулся. Абхе стояла и молча смотрела ему в след. Она улыбалась, но улыбка оказалась натянутой и печальной.

— Помнишь, что я сказал? — спросил он.

— Насчет опасности, что подстерегает меня?

Шанкар кивнул.

— Помню.

— Это хорошо, — еще мгновение он смотрел на нее, а затем молвил, — прощай, Абхе, — и с силой пришпорил кобылу. Та понеслась вперед, поднимая в воздух клубы дорожной пыли и распугивая местных детей.

— Прощай, Шанкар, — прошептала дочь Нараяна и вернулась в дом.

***

— Поверить не могу, что он это сделал!

— Полностью согласен с тобой, дружище. Просто неслыханное преступление, в наше-то время!

— Думаешь, это правда Анил убил всех лесорубов?

— А кто же еще? Он выбежал из джунглей с окровавленным топором, бормоча всякую околесицу, а древесины из лагеря не поступало уже очень давно. Не знаю, как ты, а я готовлюсь к худшему, поэтому не стал завтракать сегодня утром.

— Думаешь, нас ждет неприятное зрелище?

— Уверен в этом! Топоры, обычно, оставляют скверные раны.

— Отвратительно.

— Согласен.

— И, все же, не похоже это на Анила.

— О чем ты?

— Об убийстве. Да, тем более, массовом.

— Ты с ним знаком?

— Немного. Моя жена водит дружбу с Миной, супругой Анила и иногда захаживала к ним в гости. У них растет дочь, Нирупама. Славная малышка. Так вот, по словам жены, Анил никогда не производил впечатления безумца. Да, немного нервный, но точно не убийца.

— Друг мой, ну вы же не жили с ними под одной крышей! Откуда вам знать всех тайн чужой семьи?

— Верно, но…

Два стражника с длинными копьями, медные наконечники которых сверкали в лучах полуденного солнца, так увлеклись светской беседой, что не сразу услышали крик одергивающего их командира:

— Эй, вы, там, в хвосте! Заткнулись оба!

— Слушаюсь, командир Аджит! — хором произнесли стражники, резко замолкая.

Пробурчав грязное ругательство себе под нос, Аджит вновь обернулся вперед, сосредоточив взгляд на дороге, ведущей на север в сторону лагеря лесорубов в верховьях Синдху.

Командир прослужил в городской страже почти всю свою взрослую жизнь и, несмотря на зрелый возраст, сохранил неплохую физическую форму. Крепкие, жилистые ноги. Плоский живот с выступающими мышцами и легким намеком на появляющийся жирок. Сильные руки. Не такие огромные, как у кузнеца, но и побольше, чем у любого стражника, вверенного ему отряда из десяти человек, не считая его самого. Овальное лицо обрамляла длинная густая борода. Плоский нос придавал смешное выражение его лицу, в связи с чем подчиненные прозвали Аджита «Прибитый». Однако никому и в голову не приходило сказать ему это в лицо. Иначе бы уже подобного смельчака стали величать «Прибитым». В прямом смысле этого слова. Узкие карие глаза всегда пытливо смотрели на мир из-под толстых нахмуренных бровей, а лоб испещряли глубокие морщины. В общем, Аджиту и самому нравился его внешний вид. За исключением, пожалуй, одного — он довольно рано облысел, и теперь голова напоминала куриное яйцо, подгоревшее с