и поведа ему, како Ольгирд литовекый и Олег резанскый съвъкупилися с Мамаем. Преосвященный[315] же митрополит рече ему: «Сам веси паки, господине, князь же великий, кою обиду сътворил еси им?» Князь же великий прослезився, рече: «Аз, отче, пред богом грешен есм и пред человекы, а к ним ны единыа черты по отец своих закону не преступих. Веси бо сам, отче, яко доволен есми своими отоки[316], а им никоеа же обиди не сътвори. Не вем, что ради умножишася стужающи ми?» Преосвященный же митрополит рече великому князю: «Просветися веселием, господине княже великый, сыну мои: чтыши и разумееши закон божий: елико творяй в правду, да не подвяжутся человеци. Праведен господь и правду възлюби. Несть бо иного помощника развие господа. Инде глаголи: «Обыйдоша мя пей мнози и одръжаша мя. Суетно и тщетно поучаются, но яко господь помощник призови мя в печали своей и избавлю тя и ты мя прославишы». Глаголи бо инде: «Обышедшы обыдоша мя, именем господним противляхся им». Аще ли, господине, человека бог хранит, то не может его губити весь мир. И укрой ти его от зла господь праведен и правду възлюби. И по правде твоей будет ти помощник, а от всевидящаго ока владычня и от крепкыа рукы его где может укрепитися и избыти?»

О избрании[317] на сторожу

Князь же великий Дмитрей Иванович с братом своим, с князем Володимером Андреевичем, и с всеми рускыми князьми избраша думу, яко стража изготовиша тверду. Избраша отроцы тверды от вельмож и разумный храбрый зело ради: Иоана Ржевскаго, Иакова Андреевича Усатаго, Василиа Тупика. И посла их на сторожу и с ними многых витезей, и поведаша им: с всяким усердиемь добыти язык и повеле им ихати близь Орды и до Быстрыа Сосны.

Потом[318] же князь великий повеле грамоты розослати по всем градом и повеле им быть готовым на брань з безбожными агаряньк И сниматися всем на Коломне, на Успение святыа богородицы.

А те же стражи в поле замедлеща.

О второй стражи

Пакы же князь великий з братом своим и з бояры умысли послати вторую сторожу и заповеда им възратитися въскоре. Посла Климентиа Поля, Ивана Овяслова, да Григориа Судока и иных много с ними. И они же сретоша и Василиа Тупика близь ешо Оки, ведущи язык к великому князю. Язык же поведа великому князю, яко не ложно идет цар Мамай на Русь и како обаслася и съвъкупися с ним Ольгирдь литовский и Олег рязанскый, но не спешит, бо цар осены ждеть.

Князь же великий изслышав то слово и нача молитися: «Владыко, господи Исусе Христе, сыне безначальнаго отца, съшедшый с небес в плоти от пречистыа девы Мария нашего ради спасения, и избавлей нас от работы вражиа. И ныне, владыко пресвятый, призри на смирение наше и смири, господи, сердце окапаннаго сего Мамаа. И низложи[319], господи, всем злапомышляющым на святую веру твою!» И пакы рече: «Пришол ли будет Захариа с златом к царю в Орду? Что отвеща ему цар?»

О прихожении Захарану Тютчеву в Орду[320]

Захариа же пришед в Орду, и поемше его темнии князи и поставиша его пред царем Мамаем. Захариа же повеле все злато, посланное великым княземь, пред царем положити. И рече Захариа: «Государ наш, князь великий Дмитрей Иванович всеа Руси, в отечестве своем здравствует и твоего государьского здравиа приела мя въепросити и сие злато приела царекыа ради почести». Видев же цар много злата и возъярився, ноипаче сполнися гордости. И сверг башмак от правыа ноты и рече Захарии цар: «Дарую ти от великыа славы моея[321], пришедши облобызаай от ногу[322] моеа отпадшыа, таковаа есть наша царскаа почесть, аще ли кого хотим жаловаем». Яко же ему повелеша, Захариа же падши у ноты цареви и преложися к ней. И вельми подивися цар красоте и мудрым ответом Захариином. И рече цар Захарие: «Что есть умысли Дмитр, ратай мой, яко приела ми злато сие, яко мняше собе мене подобна?» И повеле злато козаком узяти и ркущи им: «Възмете злато, да купите себе плети на коне!» И рече цар Мамай: «Злато твое, Дмитре, и сребро все будет в руку моею и землю твою разделю служащим мне верою, а самого тя представлю стадо пасти из верблюжие!» Захариа же исполнися ярости и рече царю: «Что глаголеши сие таковому великому государю! Бог елико хощет, то и сътворит, а не яко же ты хощеши!» Предстоащи же ту князи темнии, выхватывшы ножи, хотяху Захарию зарезати, глаголащи: «Тауз кали так — что говориши сие!»

Цар же Мамай посмеявся, не повеле Захарии ни едином пръстом двигнути. И рече цар Захарии: «За красоту твою и за премудрость не повел ех тя погубити!» И пакы рече цар: «Възвести ми, Захарие, многолетен ли Дмитр, ратай мой? Аще ли млад, то помилую его младости его ради и възму его в двор свой, да накажется обычая моего царскаго, а там иного князя посажду». Захария же рече: «О, царюг высок есть, и силен и милостив бог христианский!»

И пакы рече цар к нему: «Любим еси, Захариа, мне и подобен еси царствию моему всегда предстояти, служи мне, Захариа. Сътвору тя властеля в Руси и будеши подобен Дмитрию, ему же ты ныне служити!». И отвещав же Захариа к царю, а помысли в сердцы своем лестию глаголати к царю, и рече Захариа: «О, царю, не подобает послу не доверша речей полных, к иному государю отбежать. Аще ли, царю, сие хощеши мине помиловати и сътвори мя слугою собе, и ты, царю, повели ми книгы вдати посольныа, и аз шед отдам великому князю Дмитрию Ивановичу, и посольство свое свершу, да будет род мой почтен людми. И аз, царю, и тобе верен буду, что не солгася пръвому государю. И шед, тамо целование с себе сложу и пакы к тобе възвращуся, царю. Лутши ест царю зле работати, нежели князю благу служити». И сиа словеса глагола Захариа облестию, помышляющи, како бы избыти от рукы царевы, а великому князю от царей истину поведати хотя. Цар же, слышав сия словеса от Захарии, рад бысть и повеле скоро послание писати к великому князю. И отряди цар с Зохариею[323] четыре князи честнии и любимые царемь Мамаем. Пръваго князя Козыбаем зовут, любимый[324] постелник царев, вторый — Урай, лучей дьяк царев, третий — Агиш, конюшей