труд чиновников всех уровней и направлений (и министров, и судей, и сенаторов), работу полицейских, торговцев и солдат, шпионов, палачей, сборщиков податей, собственников земли, и это еще не полный список! Посмотрим, в чем дело.

Часть 4. Выйти из круга насилия

Если и есть что-то, что нас объединяет, так это то, что мы не хотим страдать, на этой максиме строится в трудах Толстого моральный закон. В действительности это не мешает нам шантажировать страданием других. Толстой называет этот шантаж насилием.

Механизм насилия работает таким образом, что толкает человека на сделку с совестью. В результате он вынужден действовать против своей воли под страхом страданий. Как оно реализуется? Первое, что приходит в голову, – это насилие физическое, его объектом является тело. Любое государство занимается организованным физическим насилием по определению, так как применяет наказания: как минимум, налагает запрет на перемещение (помещение в тюрьму), как максимум – может применять смертную казнь. Армия и полиция служат его опорой.

Речь не идет о каком-то определенном государстве или политическом режиме. Вопрос, сколько людей правят и каким образом, для Толстого вторичен. Любая политическая организация общественной жизни подразумевает разделение на властвующих и подвластных, и насилие происходит из необходимости организовывать власть и поддерживать ее. Потому любое государство потенциально враждебно человеку.

Не только государство как один из агентов политической сферы, но вся политика целиком для Толстого является проблемой. Иначе невозможно понять, почему там, где для политического деятеля – хлеб, для Льва Николаевича – ненавистный процесс организации жизни других людей. Трудности коллективных действий в политике казались ему неразрешимыми: для принятия важных политических решений, по мнению писателя, требуется согласие всех, но вы знаете, что это невозможно, если когда-нибудь брали на себя организацию хотя бы малейшего социального взаимодействия, например встречи с друзьями одним вечерком после работы.

Другая проблема политической сферы – это наличие самих политиков. Задача политиков в том, чтобы управлять и организовывать жизнь людей, а это значит, что сами люди не могут жить так, как они это представляют. Каждый человек должен иметь возможность управлять своей жизнью. Толстой несколько раз перепечатывает близкие по духу рассуждения Черткова, осуждающие деспотизм любой политики: «Не только один человек не имеет права распоряжаться многими, но и многие не имеют права распоряжаться одним»[89].

Почему люди в государстве не могут жить, как они хотят? Потому что политика – это организация человеческого и экономического ресурса, это налоги, а ранее – еще и подати. Экономическое угнетение – то же насилие, только влияние на волю реализуется другими способами.

В этой связи огромное количество горьких страниц Толстого посвящены судьбе крестьянства. В 1882 году для участия в проведении переписи населения писатель посетил московские ночлежки, состояние людей в которых было близко к гуманитарной катастрофе. Туда неизбежно стекалась часть крестьянства, бежавшая из деревни в город на заработки. Богатство одних и тяжкая нищета других – следствие системного процесса экономического угнетения, которое не было решено крестьянской реформой: «Я не мог без раздражения видеть ни своей, ни чужой гостиной, ни чисто барски накрытого стола, ни экипажа, сытого кучера и лошадей, ни магазинов, театров, собраний. Я не мог видеть рядом с этим голодных и униженных жителей Ляпинского дома[90]. И не мог отделаться от мысли, что эти две вещи связаны, что одно происходит от другого»[91]. Иными словами, богатства в стране распределялись несправедливо. Эта несправедливость не может быть упразднена политическими способами: Толстой уверен, что она не исчезнет до тех пор, пока между людьми существуют отношения власти.

Предугадывая дальнейшие рассуждения Толстого, мы уже ждем вывод, который он сделает: отношения властных и подвластных должны быть уничтожены, и государство вместе с ними. Остается один ключевой вопрос. Если государство невыгодно большинству, почему оно не только продолжает существовать, почему даже мысль о возможности безгосударственной жизни воспринимается как глупость? Допустим, государство, как обрисовывает его Толстой, действительно суеверие, и оно невыгодно людям.

От суеверия государства сложно отказаться, потому что все вокруг только о нем и говорят. Учение о необходимости государства распространяется по каналам образования в гимназиях и университетах. Толстой призывает не ходить в эти «развращающие заведения».

Неужели люди настолько слепы, что находятся в плену коллективной иллюзии, внушенной им в процессе социализации? Как они могут не замечать несправедливостей, которым подвергаются? Или все же замечают, но закрывают на них глаза от безысходности? Некоторым от функционирования государства что-то перепадает, а именно представителям тех профессий, на которых Толстой обрушивает свой гнев в предыдущей главе. Главными бенефициарами являются торговцы и собственники земли (их деятельность подпитывает экономическое угнетение) и многообразные госслужащие, их семьи. Однако этот список можно продолжить.

Государство продолжает существовать не потому, что это идеальная форма человеческого общежития. Тонкие сети связывают прямых выгодоприобретателей государственного строя с их окружением. Ту же схему взаимоотношений рисует Ла Боэси[92] в «Рассуждении о добровольном рабстве». Казалось бы, произволу тирана легко положить конец, объединившись против него; но тиран, его приближенные и их приспешники, и так далее вниз по социальной пирамиде, связаны взаимными выгодами и услугами. Стремясь получить больше здесь и сейчас, они лишают себя истинных, пусть и дальних, выгод. Для Ла Боэси, и для Толстого выход тут только один: «Примите решение не служить, и вы свободны!»[93].

Государство должно уступить безгосударственной организации общественной жизни, чтобы «закон насилия» (то есть государственная деятельность, сопровождающаяся принуждением и несправедливостями) сменился «законом любви», отсутствием насилия. Толстой приложил огромное количество усилий, чтобы это обосновать… и наотрез отказался детализировано представить образ нового мира своим последователям и читателям. Он пишет, что на смену придут христианские общины, но мало говорит об их устройстве. Отсутствие конкретики в отношении нового мира нельзя списать на непродуманность толстовской философии. Напротив, с точки зрения цельности взглядов Толстого, это выглядит последовательно.

Лев Толстой обосновывает необходимость следования моральному закону – закону ненасилия. При этом всюду видит только проявления насилия: в общественной жизни, в политике, в экономике, в образовании. В надежде найти сферу, которая не была бы им запятнана, он обращается к этике, и для всех типов взаимодействий людей выбирает мерилом именно моральный закон. Поэтому люди будут объединяться в коммуны не по политическим взглядам, а благодаря этическим устремлениям.

Исполнение морального закона ненасилия в философии Толстого включает базовый и продвинутый уровень (с базовым мы познакомились в третьей части). На продвинутом уровне Толстой предлагает приблизиться к идеалу Христа, стараться заглушить в себе личные симпатии и антипатии, помогать ближнему, не делая различий. В этот