бабки Комарихи утром из подтопка горящую бумагу выдуло, да прямо на бересту и сухие поленья. Хорошо вёдра были воды полны, не дали пожару разойтись, только пол перед печью выгорел. А у Ивана Орлова аккурат в обед самогонный аппарат взорвался. Пятнадцать лет исправно работал — а тут вдруг лопнул, да так, что железный осколок в потолок воткнулся.

Вот и ясно теперь, у кого побывал чёрный кобель, чей дом без хозяина оставил.

Что тут говорить — у самого Фёдора нынче вдруг полка с посудой рухнула.

Три дома — три тушки. Всё сходится.

— А если не можешь, давай я с Володькой поговорю, — чуть мягче проговорила Тамара.

— Не надо. Я сам…

Долго думал Фёдор Иванович, что ему с Жуком делать. В лесу на верную гибель оставлять не хотелось. Травить — тем более. Если просто отвезти куда подальше, да выпустить… А ну как найдёт дорогу назад?

— Был бы ты котом, — выговаривал Фёдор Иванович присмиревшему Жуку, — отвёз бы я тебя на ферму. Там и молоко, и мыши. Прожил бы как-нибудь.

Пёс смиренно смотрел на хозяина, шевелил бугорками над умными глазами, тихо улыбался зубастой пастью.

А может, всё же, оставить его? — смятенно думал Фёдор Иванович. — Спрятать, пока всё не успокоится. Потом сказать, что вернулся он…

Нет, нельзя.

Шила в мешке не утаишь.

А ну как подкинет кто отравленный кусок? Илюха Самойлов может. Отчаянный.

Или капканов кто понаставит?

Не будет тут кобелю житья.

Надо с ним что-то делать…

Володька Топоров приехал в понедельник, запятил побитую Ниву к самому крыльцу.

— Не ждёшь, что ли? — крикнул из кабины, отрывисто сигналя.

— Жду, — выглянув из окна, крикнул в ответ Фёдор Иванович. — Как же…

Они оба вышли на улицу, пожали друг другу руки. Работы было немного — они быстро перетаскали из дома все корзины, загрузили их в прицеп. Бестолковые цветочные вазы, раскрашенные чернилами, Володька устроил на заднем сиденье. Шкатулки и сундучки разместил в багажнике.

Фёдор Иванович помогал ему, а сам всё никак не мог решить, стоит ли заводить разговор о судьбе привязанного в доме Жука.

— Что-то ты, дядя Фёдор, невесёлый сегодня. — Володька достал кошелёк. — Случилось чего?

— Да так, — пожал плечами Фёдор Иванович.

— Чего? Говори. Может, помогу.

— А! — Фёдор Иванович махнул рукой. — Умывальник сегодня разбился. И крыльцо вон опять гнить начало. Прямо напасть какая.

— Понятное дело. Старый уж дом-то.

— Старый, не старый… — Фёдор Иванович вздохнул, оглянулся на окна Тамариной избы. И, решившись, затараторил:

— Ты бы, Володька, взял бы у меня, что ли, пса. Не нужен он мне, в тягость. А у тебя при деле бы был. Дом бы сторожил.

— Не, не выйдет. У меня жена собак боится. Да и я их не люблю.

— А зря, зря. Хороший кобель, умный.

— Даже не уговаривай, дядя Фёдор. Без толку.

— Ну, может, знакомым кому отдашь?

— Да кому он нужен? Сам посуди — если человеку собака нужна, он лучше щеночка возьмёт. А тут — такой чёрт здоровый.

— Хоть куда бы его, а?

— На живодёрню, разве что, — хмыкнул Володька. И испугался, увидев, как перекосилось лицо Фёдора Ивановича. — Ты чего это? Пошутил я, пошутил. А ты правда, что ли, избавиться от него хочешь?

— Не хочу. Надо.

— Как же это понимать?

— А лучше не спрашивай, — горько сказал Фёдор Иванович. — Увёз бы ты его, что ли, подальше куда-нибудь.

— Чего он натворил-то? — тихо спросил Володька.

Фёдор Иванович только рукой махнул.

— Увези, христом-богом прошу. Где-нибудь у дороги привяжи на виду. Может, кто пожалеет, подберёт.

— Ну… ладно… Не покусает он меня?

— Нет, он ласковый, — едва слышно сказал Фёдор Иванович и вдруг, резко отвернувшись, дёрнул плечом.

— Ты чего это, дядя Фёдор?

— Увози нахрен! — зарычал старик.

— Ладно… Ладно… Но ты… Это… Не реви только…

Фёдор Иванович задёргался, забулькал горлом, медленно опустился на землю и, привалившись спиной к грязному колесу Нивы, обхватил голову руками.

— Ты вот, это, деньги, на, возьми, — сбивчиво проговорил растерявшийся Володька, поспешно доставая из бумажника новенькую сотню и пытаясь всучить её старику.

— Не… — прохрипел Фёдор Иванович. — Не надо… Ты… Купи ему… Этот… Как его… Педи Гри… Побалуй… Напоследок…

Два дня терзался Фёдор Иванович, не знал, куда себя деть. А поздним вечером второго дня не выдержал — увязал в платок две печённые картофелины, оставшиеся от прошлого ужина, помидор, впопыхах сваренное яйцо да чёрствую краюху ржаного хлеба. Основательно оделся, на фланелевые портянки обул кирзовые сапоги, прихватил спички, тесак в войлочных ножнах — и вышел из дома.

Первым делом направился к Тамаре.

— Ты куда это на ночь глядя собрался? — удивилась та.

— Что хотите со мной делайте, а Жука я в обиду не дам! — отчаянно проговорил Фёдор Иванович и притопнул подкованным каблуком.

Долго молчала бабка Тамара, разглядывая позднего гостя, вставшего на пороге. Качала головой. Наконец, проговорила тихо и, вроде бы, с пониманием:

— За ним, значит, отправился?

— Пойду искать, — кивнул Фёдор Иванович. — Предупредить вот зашёл, а то хватитесь — а меня нету… Курам раз в день кинь зерна из бочки.

— Ладно. Кину… И куда отправишься?

— По дороге.

— Далеко?

— Не знаю пока.

— Ну, ладно… — Тамара тяжело поднялась с табурета, выдвинула ящик стола, одним широким движением сгребла в него разложенные по столешнице письма и почтовые карточки. Сказала:

— Погоди.

И