– Кто ж этого не хочет? – спрашиваю я.

– Ну, не все этого хотят, – отвечает она с явным смущением. – Не всем хочется привлекать к себе столько внимания.

Сомелье приносит нам бутылку вина. Пайпер с большим интересом наблюдает за тем, как он открывает бутылку и наливает немного вина в мой бокал.

– Да, это подойдет. Спасибо, – произношу я, и он наполняет наши бокалы, потом оставляет бутылку на столе.

– Я играю в футбол не ради внимания, Пайпер. Я играю в футбол, потому что люблю этот вид спорта.

Она делает глоток вина, глядя на меня поверх бокала.

– Почему он так важен для тебя?

– У тебя в жизни когда-нибудь было что-нибудь, к чему ты испытывала настоящую страсть? Что-то, что было твоим воплощением? Что-то, без чего ты бы, кажется, умерла?

Пайпер пожимает плечами и мрачно опускает взгляд на стол – тут до меня доходит, что у нее было нечто похожее. Скайлар рассказывала, что в детстве Пайпер просто жила театром. И тем не менее она отказалась от своей мечты ради того, чтобы бесцельно путешествовать по миру.

Или что-то заставило ее это сделать.

– Может, ты просто еще этого не нашла, Пайпер. Ты еще молода. У тебя еще много времени. Мне повезло. Отец записал меня в футбольную секцию, когда мне было пять лет. Он был моим тренером до старших классов школы. Футбол был нашим совместным занятием. Он нас связал. Думаю, отчасти поэтому я так сильно хочу играть в футбол. Думаю, отец гордился бы мной.

Пайпер поднимает взгляд на меня:

– Гордился бы?

Я киваю. Прошло уже почти семь лет, но у меня все еще дрожит голос, когда я об этом рассказываю:

– Мои родители погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было шестнадцать.

Пайпер охает и в ужасе прикрывает рот рукой.

– О боже! Это ужасно. Мейсон, мне так жаль.

– Ты и представить себе не можешь, насколько потеря столь близких людей может изменить твою жизнь. Я хотел умереть вместе с ними. Я был единственным ребенком в семье, и у меня не было родственников, у которых я мог бы пожить. Именно мой футбольный тренер помог мне справиться с депрессией. Он взял меня к себе, и я жил у него, пока не уехал учиться в университет. Он заставил меня вложить всю свою злость, всю свою агрессию, всю ненависть к себе в футбол.

– Почему ты себя ненавидел? – спрашивает Пайпер с сочувствием или с сопереживанием. – Ты же был не виноват.

– Я был виноват. Я был за рулем.

Я в миллионный раз проигрываю у себя в памяти тот момент. Никогда не забуду, как время остановилось и секунды превратились в вечность.

– Думаю, я никогда не пойму, о чем я думал, когда отклонился с дороги, чтобы не задавить белку. Чертову белку! Даже не чью-то собаку. Когда я вильнул в сторону и врезался в дерево, я пожертвовал жизнью своих родителей ради проклятого грызуна!

Пайпер побледнела, она с ужасом смотрит на меня, не в силах в это поверить:

– Ты правда хотел умереть?

Клянусь, что с ее розовых пухлых губ еще не слетало ничего более личного, чем этот вопрос. Я не отвожу взгляд. Ее вопрос прожигает дыру в моей голове. В моей душе. Она знает, что это такое. Она тоже хотела умереть. Я в этом уверен. И это меня совершенно уничтожает.

Я киваю, вытягиваю руку и показываю ей доказательство у себя на запястье.

– Да.

Я делаю глубокий вдох и ставлю на карту все:

– Пайпер, я убил своих собственных родителей. Я побывал в аду. Так что ты не можешь рассказать мне ничего, что могло бы изменить мое мнение о тебе.

– Вы готовы сделать заказ, сэр?

Ну почему официант прервал нас именно в эту секунду!

Пайпер внезапно встает.

– Извини, я на минутку. Закажешь за меня?

Она спешит по направлению к дамской комнате, а я испытываю облегчение от того, что она не забрала с собой вещи. Я смотрю, как она уходит, и размышляю о том, что с ней случилось такого, от чего она хотела умереть. Я хочу сделать все, что в моих силах, чтобы это исправить.

Сделав заказ, я слышу, как телефон Пайпер пищит и вибрирует на столе. Очевидно, она забыла выключить звук. Я смотрю на дамскую комнату, чтобы понять, не возвращается ли она, и тут телефон снова пищит. Пайпер не видно, так что я решаю сам выключить звук. Это все же довольно престижный ресторан. Я протягиваю руку, и тут на экране телефона появляется сообщение.

Чарли: Я знаю, что ты не хочешь этого слышать, но я не могла не пожелать тебе счастья в твой 22-й день рождения. Я тебя люблю, Пайпс.

Экран гаснет, и мне приходится собрать всю свою волю, чтобы не взять его в руки, чтобы убедиться, что я все правильно прочитал. У Пайпер сегодня день рождения?!

Неудивительно, что она хотела отменить свидание. Она, наверное, хотела устроить что-нибудь особенное со своей семьей. Или не хотела, чтобы я излишне переживал, что наше первое свидание происходит в такой знаменательный день. Но почему тогда она не хочет, чтобы Чарли ее поздравляла? Они поссорились?

Не теряя больше ни секунды, я подзываю официанта и делаю срочные распоряжения.

И тут у меня звонит телефон. Это Кэссиди. Я вынужден ответить. В этом плане она держит меня за яйца. Я бы никогда себе не простил, если бы с Хейли что-то случилось, а я бы об этом не узнал просто потому, что я слишком упрям, чтобы ответить на звонок.

– Что случилось, Кэсс? – резко спрашиваю я.

– И тебе тоже добрый вечер, мой сладкий.

Я закатываю глаза.

– Кэссиди, у этого звонка есть какая-то цель или ты звонишь только для того, чтобы испортить мне вечер?

– Ну конечно, у него есть цель. Я хотела тебе рассказать, что Хейли сегодня сама залезла по ступенькам на второй этаж, без моей помощи!

– Это чудесно, Кэсс, но я уверен, что это могло бы подождать до завтра. И ты же помнишь, что надо запирать защитную калитку на лестнице, правда? То, что она теперь может залезть на второй этаж, еще не означает, что она оттуда не упадет.

Кэссиди фыркает:

– Боже, Мейсон, ну я же не дура!

Официант подходит и задает вопрос о заказанных блюдах.

– Ужинаешь с парнями? – спрашивает она, услышав наш короткий обмен репликами.

– Тебя совершенно не касается, с кем я ужинаю.

Какое-то время Кэссиди молчит.

– Ого, значит,