К 1909 году союз либералов-протекционистов и лейбористов распался: Лейбористская партия резко пошла в гору и уже не нуждалась в таких союзниках, которые не разделяли ее взгляды полностью. В 1910 году либералы-протекционисты объединились с консерваторами-фритредерами, создав Либеральную партию.

Политика «Белой Австралии» и закон об ограничении иммиграции 1901 года

С самого начала отцы-основатели проводили политику «белой Австралии». «Белая Австралия – это не территория, – говорил Дикин, – а рациональная политика, которая доходит до самых корней национальной жизни и которая руководит всей нашей общественной, промышленной и политической организацией». В рамках этой политики правительство при помощи дискриминационных расистских методов препятствовало иммиграции представителей «небелых» рас, в первую очередь китайцев и жителей островов Тихого океана. Ограничения на иммиграцию подавались под соусом «защиты прав австралийцев», они страховали рынок труда от демпинга и потому были весьма популярны у белого населения Австралии.

Инициатором принятия Закона об ограничении иммиграции 1901 года был Эдмунд Бартон. Альфред Дикин сразу же поддержал это предложение, сказав однажды в ходе дебатов следующее: «Единство Австралии ничего не стоит, если оно не определяется единой расой. Единая раса означает не только то, что ее члены могут вступать в смешанные браки и объединяться без ущерба для любой из сторон, но она также означает общество, вдохновляемое одними идеями, устремленное к одним идеалам, означает народ, обладающий одинаковым общим складом характера и схожим мышлением». Речь шла не о плавильном котле, в котором из множественного разнообразия родилась бы единая австралийская раса, а о том, чтобы не допускать в Австралию «чужаков».

Однако времена менялись, и откровенно выражать расистские идеи стало неловко и даже в чем-то опасно. «Как только мы скажем, что представители определенной национальности или расы должны быть ограничены в праве на иммиграцию, в то время как к другим лицам не будет применяться такое ограничение, – говорил Бартон, – нас сразу же подвергнут критике со стороны цивилизованных стран, к числу которых ныне причислена и Япония». Австралийскому правительству не хотелось осложнять отношения с усиливающейся Японией, рвавшейся в новые региональные лидеры. Поэтому вместо прямого заявления «Давайте не будем разрешать въезд желтым и черным» использовались обтекаемые формулировки вроде «важности единства расы» или «сохранения традиций, заложенных первыми поселенцами».

Для «отделения агнцев от козлищ» был избран хитрый метод, который формально нельзя было назвать расистским. Человек, желающий въехать в Австралию, писал под диктовку сотрудника иммиграционной службы текст «не менее чем в пятьдесят слов» на любом европейском языке (на любом, не обязательно на английском), выбранном по усмотрению сотрудника. Предполагалось, что такое тестирование позволяет определить «речевые навыки» потенциальных иммигрантов. При этом тестовый текст брался сотрудниками произвольно. Надо ли объяснять, что в любом языке есть сложные литературные тексты, в которых могут делать ошибки не только иностранцы, но и носители языка? Кроме этого, сотрудники иммиграционной службы не были ограничены в выборе языка тестирования. А кто сможет написать диктант на незнакомом ему языке?

Первоначально Бартон предлагал использовать для тестирования только английский, но тест намеренно усложнили, чтобы иметь возможность «дать от ворот поворот» любому человеку на совершенно законных основаниях. Всем чиновникам было ясно (хоть никто об этом открыто не заявлял), что тестирование «нежелательных лиц» должно было проводиться на неизвестном им языке, причем у испытуемого заранее выясняли, какими языками он владеет.

Плакат «Сохраняйте Австралию белой». 1917

Изначально в Законе об ограничении иммиграции говорилось о тестировании на «каком-либо европейском языке», но после протеста, заявленного японским правительством, в 1905 году эта формулировка была изменена на «любой предписанный язык». Однако все осталось как и прежде, поскольку «предписанные языки» должны были быть выбраны парламентом, а у парламента хватало более важных дел. Надо уточнить, что тестирование проходили не все иммигранты, а лишь те, кого чиновники сочли «достойными такой чести», то есть недостойными въехать в страну.

Немного статистики: за период с 1903 по 1909 год тестированию было подвергнуто около 1 500 человек, из которых смогли успешно его пройти только 55 (то есть менее 4 %). А после 1909 года никому больше не удавалось написать диктант без ошибок!

Вот показательный пример. В 1934 году в Австралию хотел въехать еврейский писатель-коммунист из Чехословакии Эгон Киш, собиравшийся принять участие в Национальном антивоенном конгрессе, который должен был состояться в Сиднее. Генеральный прокурор Союза Роберт Мензис (впоследствии ставший премьер-министром) дал указание не впускать Киша в страну. После того как эрудированный Киш успешно прошел тестирование на английском и нескольких других европейских языках, сотрудник иммиграционной службы по фамилии Макай стал диктовать ему «Отче наш» на гэльском [93] языке. Киш отказался от продолжения теста, и ему официально запретили въезд. Аналогичная история в то же самое время произошла с британским подданным, ирландцем Джеральдом Гриффином, тоже коммунистом: его попросили написать диктант на голландском языке.

А в октябре 1936 года произошел из ряда вон выходящий случай: тест заставили сдавать родившуюся в Индии англичанку Мейбл Магдалину Фрир, намеревавшуюся выйти замуж за лейтенанта-австралийца, находившегося в процессе развода со своей женой. Какие-то доброхоты из Индии сообщили о дурной репутации миссис Фрир. Полученные сведения совпали с мнением министра внутренних дел Австралии Томаса Патерсона, который крайне негативно отнесся к тому, что армейский лейтенант готов бросить законную жену с ребенком на руках ради «какой-то бездушной авантюристки». Было дано соответствующее указание, и Мейбл Фрир в порту Фримантл пришлось писать диктант на итальянском языке. Цивилизованное государство, ХХ век – и министр внутренних дел вмешивается в личные дела свободного гражданина! Эта история вызвала большой шум, который в конечном итоге стоил Патерсону министерского портфеля. Мейбл Фрир в конце концов смогла ступить на австралийскую землю в порту Сиднея, где ее встретила толпа сочувствующих. Что же касается Эгона Киша, то ему тоже разрешили въезд по решению Высокого суда Австралии – на том основании, что гэльский язык не может в наше время считаться европейским (пока тестовые языки не были предписаны, продолжала действовать старая формулировка о европейских языках).

Закон об ограничении иммиграции действовал до 1958 года, в котором ему на смену пришел Закон о миграции, не требовавший сдачи теста под диктовку и не содержавший многих других дискриминационных положений.

Политика «белой Австралии» предполагала наличие не только «железного занавеса», но и изолирующих резерваций для коренного населения, создание которых представлялось как приобщение аборигенов к цивилизации. Аборигены не стремились жить в резервациях, отношения между ними и потомками колонистов продолжали оставаться напряженными, и вообще приобщение, которое официально называлось адаптацией, зашло в тупик.

Но во