жить как люди. Где — то недоедали, но поддерживали уровень жизни, чтобы не оскотиниться, не превращаться в мутантов — настоящих отверженных. Вот что у человека есть самое главное? — спросил он нас с Витькой, шествующих рядом и внимательно слушающих.

— Сила? — предположил мой друг.

— Нет, — покачал головой усач и добавил печально, — гордость в любых условиях оставаться человеком. Всегда и везде. При любых обстоятельствах. Только это отделяет нас от животных. Казалось бы, поэкономь светильники. Можно же и без света, чтобы брюхо набить посытнее, — продолжил он, — а потом можно и еду не варить, а так жевать. Еда и еда в конце концов. Можно не работать еще. Меньше двигаешься, меньше есть хочется. А потом заметить не успеешь как превратишься в животное, живущее на инстинктах. Понимаете о чем я?

— Угу, — хором протянули мы, раздумывая над словами старшего товарища. Судя по молчанию, задумались об этом все вокруг, кто слышал разговор.

Знакомыми переходами и тоннелями выбрались в огромную пещеру, где нас уже ждали пара человек. Один из охранников Янеца и мужчина со знакомым лицом. Похоже, он был на нашей вышке во время боя.

Они тепло нас поприветствовали и мы уже вместе отправились дальше по знакомому маршруту.

Ещё издали заметили как городок весь переливается праздничной иллюминацией, включенной по такому важному случаю. Улицы чистые, как — будто, боя не было совсем.

— Мы решили столы накрыть прямо на улице. Чего в домах сидеть. Да и места больше, — сообщил нам мужчина — сопровождающий. — Идите сейчас прямо по улице там и увидите все. Хотя, вы и так знаете что у нас где, — он подмигнул.

На наших деревенских было забавно смотреть. Притихшие, они жались друг к другу, рассматривая незнакомые места и щурясь от обилия света. В деревне у нас тоже было светло, но не так.

Мы пришли как раз к началу веселья. На импровизированной площади были расставлены столы, на которые выносили всякую снедь. На небольшом помосте была даже парочка музыкантов, настраивающий свои нехитрые инструменты. Недалеко от столов местные организовали какие — то развлечения и конкурсы, весело проводя время.

Нас с Витьком тут же перехватил Шант и утащил знакомить со своими ребятами. Праздник начался. Мы перемещались по городу, участвовали в играх, сидели за столами. Местные ребята не давали нам заскучать.

— О-ох моя голова-а, — простонал Витька, ворочаясь на своем матрасе, — сдохну сейчас. — Не стони и так тошно, — прохрипел я, накрывая голову подушкой, — знал бы, не пил бы эту бурду вчера. — Да — да, рассказывай, — всхрюкнул друг, — тебя было вчера не остановить, — он приподнялся и заглянул в ведро, стоящее неподалеку, — о, вода ещё осталась. — зачерпнул в кружку и жадно припал к ней, проливая живительную влагу. — Сволочуга, мне оставь, — выдернул у него кружку, скрежетнув ей по зубам Витьки, и присосался сам. — Вот ты гадина! — воскликнул тот, сморщившись.

Кое — как одевшись, мы вывалились из своего домика и потопали в столовую. Там и встретили остальной хмурый отряд во главе с Борисом. Обменявшись колкостями, приступили к еде, которая хоть немного, но вернула силы и желание жить. Тем более они нужны были, ведь я планировал сегодня отправиться в мастерскую, доделывать свою новую игрушку, над которой он корпел последний месяц.

За работой день пролетел очень быстро.

— Ты доделал уже свою штуковину? — спросил вечером Витька.

После ужина мы развалились на лавке возле своего домика, обозревая засыпающую деревню. Точнее, обозревал ее Витька, а вот меня донимали видения, участившиеся в последнее время. Сидели мы под землёй, но виделось мне почему — то вечернее небо, проклевывающиеся на небосводе белые точки звёзд и зелёная травка под ногами. Ужасное и завораживающее зрелище. Впервые, когда я увидел подобное, то чуть не рехнулся. Одно дело видеть картинки прошлого, и совсем другое находиться в нем, потому и ужас захлестывал первые разы. Мозг, привыкший жить под землёй в вечной серости, отказывался воспринимать происходящее, но все эти виды были настолько захватывающими, настолько интересными, что душа пела и преисполнялась благоговением. Я очень желал, чтобы эти видения не заканчивались.

Потом, когда к этим картинкам немного привык, пришла тоска. Тянущее чувство внутри разливалось, вызывая отторжение реальности, в которой мы все жили. Видения манили, но я понимал, что в том мире нам уже не жить никогда. Мы и дальше будут существовать как крысы, забившиеся в свои норы. Никчемные огрызки, просравшие свой мир и свою жизнь.

— Доделал, — я неохотно отвлекся от созерцания благостной картинки. — Завтра последний тест и буду Борису показывать. — Что — то ты хмурый какой — то, — Витька посмотрел на него испытующе, — все нормально?

Просыпалась в нем иногда какая — то сверх чувствительность. Вот и сейчас он моментально понял, что творилось у меня на душе..

Вдруг, очень захотелось рассказать все Витьке. Рвалось это все из так, что не удержать. Удержал, почти…

— Вить, как думаешь, каково это было жить в нормальном мире? — Нормальном это каком? — спросил тот, созерцая серую мглу, накрывшую деревню, когда отключили часть фонарей. — На поверхности, — уточнил я.. — Какой смысл об этом думать, дружище? — спросил его Витька, прищурившись. — Мы живём здесь и сейчас. — А вот если просто предположить? — не сдавался я, желая вытянуть из него ответ. — Если предположить, то хорошо, наверное. Лучше чем мы сейчас живём, — он вздохнул и поерзал на лавке. Витька был реалистом и говорить о всяких фантазиях не очень любил, — я в библиотеке читал про то, как там оно раньше было. На поверхности. Трава зелёная, растет все хорошо. звезда, забыл как ее называли, светит и греет. Занимательно, но даже представить себе это не могу. Я родился под землёй, вырос под землёй и умру здесь, — он тяжело вздохнул, — зачем думать о несбыточном? Только душу бередить. — А как не думать? Ты вот знаешь, что там сейчас на поверхности? Вдруг там жить уже можно, а мы сидим тут под землёй? — Думаешь, не проверяет никто как там? — флегматично спросил он в ответ. — Уж наверняка умники есть, которые так же как и ты интересовались, ходили. Было бы можно, уже жили бы там наверху. — До поверхности много километров. — я вздохнул, — я сильно сомневаюсь, что кто — то туда ходил. Дышать — то нечем. — Твоя правда, — кивнул Витька, зевая, — но тогда что это меняет? Ни — чё — го, — по слогам припечатал он, — не могут туда добраться, значит и узнать ничего мы не узнаем. — А если бы была возможность. Скажем, аппарат для дыхания сделать и пойти. Ты бы пошел?