Шрифт:
Закладка:
Я скидываю фартук, который мама заботливо повязала, и вешаю его на спинку кухонного стула.
—Мам, мне к отцу съездить нужно. Соседка звонила. Он со стремянки упал.
Расслабленное лица мамы за секунду становится каменным, черты лица заостряются.
—Дурдом какой-то, честное слово. Вот что за человек? Пятьдесят ведь почти. Сколько можно окружающим проблемы доставлять? Дочь отдохнуть от него не может.
—Я просто проверю, как он,— отвечаю, оглядываясь в поисках сумки.— Через пару часов вернусь.
—Он пьяный, похоже, снова был, да?— продолжает заводиться мама, как всегда происходит при упоминании отца.— А ты все его защищать пытаешься: бросил, работает, не пьет. Не бывает бывших алкашей, Даша. Уж лучше бы суррогатом давно отравился, прости Господи, и перестал дочь мучить.
—Мам, хватит!— мой голос взвивается так высоко, что грозит пробить потолок.— Зачем ты так? Стоит его упомянуть, ты сразу превращаешься в мегеру! Я все понимаю: он тебя обижал, испортил жизнь и ты до сих пор злишься, но он же, в конце концов, папа мой!
Смахнув мокрые дорожки, за секунды щедро залившие щеки, я отворачиваюсь и несусь в прихожую. Слезы продолжают катиться, но грудь скручивает от рвущихся рыданий. Словно нужен был финальный импульс, чтобы дать боли пролиться. Про мамино отношение к отцу я все прекрасно знаю. Она так сильно хочет забыть годы, прожитые с ним, что готова затыкать уши при любом его упоминании. Она его не простила и, скорее всего, уже никогда не простит. Но я ведь не обязана разделять ее ненависть… Не могу я его ненавидеть… Не могу. Каждый раз при виде отца душу крутит. До слез жалко.
На ощупь вдеваю ноги в сапоги, на ощупь нахожу пальто. Голос мамы настигает меня, когда хватаюсь за дверную ручку. Он тихий, виноватый.
—Даш, может,Олега дождешься? Через час обещал вернуться. Он тебя отвезет.
Я мотаю головой. Не надо Олега. Пусть он остается в своем уютном доме с ароматом выпечки и цветов, подальше от вони мочи и перегара. И это я не от злости. Ему и правда ни к чему.
—Напиши, что и как, ладно?— догоняет меня перед хлопком двери.— Вдруг помощь нужна будет.
К тому времени как такси останавливается возле дома отца, чувствую себя полностью окаменевшей. Это тело генерирует защитную реакцию на то, что я много раз видела и через каких-то пару минут увижу снова. Бардак, валяющиеся бутылки, заляпанный стол и следы грязных ботинок на полу. И еще ненавистный запах дешевой водки, смешанный с табачной вонью.
На четвертом этаже машинально задерживаюсь возле серой металлической двери, но все же заставляю себя пройти мимо. У меня свое сражение, а Адиль пусть разбирается со своим. К тому же у него теперь есть стриптизерша — вот она пусть ему и помогает. Я не обязана думать обо всех.
Дверь в отцовскую квартиру открываю своими ключами и невольно затаиваю дыхание перед тем, как войти внутрь. Кажется, что с возрастом привыкаешь ко всему, но нет — нервы все равно сотрясает эхо паршивых воспоминаний. Невнятное бормотание, мат, звук бьющегося стекла и топот ботинок. В обуви дома ходил только пьяный отец.
Каждый волосок на теле наэлектризован ожиданием зрелища, которое откроется. Насколько ужасным оно будет? Увижу ли я рвоту, разбитую мебель или пятна крови?
В прихожей, на первый взгляд, нет ничего ужасного. Даже напротив, воздух в квартире будто стал свежее, и табачный смрад немного выветрился. Внутреннее напряжение ослабевает. Я скидываю с ног сапоги, прижимаю сумку к себе покрепче. Сейчас она мой единственный помощник и щит.
Отца нахожу лежащим на диване. При виде меня он, смущаясь, издает[N1]звук, означающий приветствие, и пытается приподняться. По скованности движений можно заподозрить травму бедра, хотя полной уверенности в этом нет, так как ноги прикрыты одеялом.
—Привет,— сухо здороваюсь я и, оторвав от себя сумку, ставлю ее в кресло.
В щите больше нет нужды: окружающая обстановка выглядит на удивление безобидно. Шторы раздвинуты, а через открытую форточку в комнату затекает прохладный влажный воздух. Журнальный столик рядом с диваном чистый, на нем стоит тарелка с недоеденным бутербродом и открытая минералка. Никакой батареи водочных бутылок, никакого мусора. Квартира выглядит так, будто в ней кто-то прибрался.
—Мне соседка позвонила,— поясняю я, немного растерявшись от неоправданных ожиданий.— Сказала, что ты упал.
Поморщившись, отец предпринимает попытку сесть, но безрезультатно. В итоге просто подтягивает повыше подушку.
—Было, ну. Стремянка, зараза, неустойчивая…
—Или ты снова пил,— едко замечаю я.
Шамкая губами, отец отводит глаза, но отрицать не пытается. Да и зачем? Я же не жена, которую нужно всеми правдами и неправдами возле себя удержать. Сама прихожу и отчего-то никак не перестану.
—Что повредил? Врача вызывали?
—Бедро ушиб. Жить буду.
—Работу теперь пропускаешь, да?— вздыхаю я, вживаясь в роль строгого опекуна.— Чай сделать?
—У меня минералка,— кивает отец на бутылку «Нарзана».— Да нормально же всё. Зря тебя потревожили.
Внезапная вспышка злости заставляет сжать кулаки. Зря потревожили? Когда мой отец чуть не убился? А для чего я тогда вообще сюда приезжаю? Для галочки? Как рядовой волонтер?
—Ты зачем на стремянку полез?— вылетает у меня раздраженно.
—Стены в туалете красил,— буркает отец будто нехотя и сосредотачивается взглядом на одеяле.— Ты же вроде просила.
Злость умирает во мне за секунду, заставляя руки разжаться, а сердце, напротив — собраться в комок. С отцом у меня всегда так, с самого детства. Пьяным я почти его ненавидела, но, протрезвев, отец вновь становился самым близким человеком на земле. Вот и сейчас, стоило появиться намеку, что мои просьбы были услышаны, я таю как первый выпавший снег.
—Давай все-таки чай сделаю, а потом твою ногу осмотрю,— говорю через паузу, мысленно иронизируя над тем, как ласково звучит голос.
Отцу всего-то стоило затеять ремонт в туалете, и я готова простить ему сорванное обещание не пить.
На кухне кипячу воду, щедро сыплю в чайник черную индийскую заварку. Отец любит крепкий. Лезу в холодильник, чтобы проверить наличие еды, и застываю, растерянно моргая. Паштет, палка сервелата, творог, упаковка нарезанного сыра, сок. Отец никогда себе такого не покупал, и исключено, что именно такой набор продуктов могли принести его соседи.
—Пап, а кто к тебе приходил?— выкрикиваю я, захлопывая дверцу.
В груди взволнованно дребезжит. Да ладно? Неужели… Быть такого не может.
—Сосед с четвертого заходил помочь.
Стуча пятками, я вылетаю в гостиную и впиваюсь в отца глазами.
—Адиль? Парень в татуировках?
—Наверное.—Папа собирает брови на переносице, очевидно вспоминая.— Не представлялся. Лицо знакомое вроде.
