Шрифт:
Закладка:
— Кажется. Ее рост не больше ста шестидесяти сантиметров, высота потолка в котельной около четырех метров, крюк длинный, конечно, но не настолько, чтобы женщина с таким ростом сама могла забросить на него веревку с пола.
— А вон в углу лестница стоит, — заметил кто-то из опергруппы, и следователь, посмотрев в указанном направлении, усмехнулся:
— А как она туда потом попала? Ну после того, как дама повесилась? Сама ушла, ножками? Пальцы снимите с нее на всякий случай.
Я бросила взгляд на часы:
— Если мы вам больше не нужны…
— Да, вы можете пока заниматься своими делами, а я попозже, как здесь закончу, зайду к вам, — сказал Невзоров. — И, Аделина Эдуардовна, по возможности… — он выразительно посмотрел мне в глаза, и я кивнула:
— Конечно. Но вы ведь понимаете, что такую информацию долго скрывать не получится.
— Понимаю. Но пока постарайтесь не обсуждать случившееся. И доктора… как его… — он заглянул в блокнот. — Авдеева Игоря Александровича попросите не отлучаться из ординаторской.
— Я его лучше к себе в кабинет приглашу, так будет удобнее.
— Спасибо.
Невзоров вернулся к трупу, а мы с Матвеем пошли в административный корпус.
Муж нарушил молчание первым:
— Тебе не показалось, что…
— Что убитая похожа на Калмыкову? В первый момент у меня земля из-под ног ушла, до того я испугалась, — призналась я, беря Матвея под руку. — Ты думаешь, это может что-то значить?
Матвей неопределенно пожал плечами:
— Не знаю… но такое совпадение мне совсем не нравится.
И в этом я была с мужем абсолютно согласна.
Семен
Странная девочка Аня ушла, когда Семен вернулся с работы — просто сняла с вешалки джинсовую куртку и, попрощавшись, закрыла за собой входную дверь. Семен только плечами пожал — он устал, и ему было не до анализа поступков едва знакомой девчонки.
Однако в кухне обнаружился ужин, и это заставило Семена все-таки вспоминать об Ане.
«Я ведь даже не знаю, сколько ей лет, — думал он, с аппетитом поглощая жареную картошку и салат из помидоров и огурцов. — Может, она и вправду малолетка? Тогда плохо… Не дай бог, что случится — я потом не отмажусь, что пальцем к ней не прикоснулся. Надо все-таки в баре поспрашивать, вдруг кто-то ее знает».
Сунув пустую тарелку в раковину, Семен заварил крепкий чай и вышел на балкон, уселся в кресло и закрыл глаза. Солнце уже начало клониться к закату, но жара все еще стояла обжигающая.
«Ну и лето в этом году — ад кромешный, — вяло думал Семен, подставив лицо лучам. — Надо в выходной на озеро, что ли, смотаться, ни разу еще не выбрался».
Раньше он часто выезжал в субботу с палаткой на ближайшее озеро, проводил там ночь и с самого утра купался в еще холодной воде. В этом же году никак не получалось — то одно, то другое, то отец загружал дежурствами в клинике, а потом и вовсе было не до поездок.
Постепенно мысли перетекли к операции, которую Семен провел сегодня. Драгун зашла в ординаторскую после обеда и коротко сказала, что довольна увиденным, и Семен почувствовал, что понемногу обретает уверенность в себе и в своих навыках. О завтрашней операции он теперь думал куда спокойнее.
«Ничего, я еще успею доказать себе, что чего-то стою сам, отдельно от отца. Так даже лучше — когда вокруг никто не сравнивает тебя, не измеряет отцовской линейкой. Здесь я сам по себе, сам по себе хирург, а не сын профессора».
Тут же всплыл разговор с психологом и фраза, оброненная Иващенко в конце — о том, что он хочет показать Семену его настоящего.
«А ведь он прав… я не знаю, какой я на самом деле. Мне часто кажется, что я живу не свою жизнь, а пытаюсь повторить отцовскую — не желая того. Пытаюсь соответствовать, не осрамиться, не подвести… А надо ли мне самому все это? У меня даже времени не было об этом подумать».
Прежде всегда скептически относившийся к психологам, Семен вдруг понял, что не против пообщаться с Иващенко подольше — тот умел слушать и ничего не навязывал, и выходило, что все выводы Семен делал сам.
«А вот если ему об этой девчонке рассказать? — вдруг подумал Семен. — Ведь почему-то я ее домой притащил, хотя мог развернуться и уехать — в первый раз, что ли? Какое мне дело до ее проблем? Я таких девчонок перевидал — толпы, однако почему-то именно эта заставила меня думать о себе. Ну не влюбился же я, правда? Малолетняя грубиянка… да, ужин приготовила, отблагодарила за ночлег… а я сижу вот теперь и думаю, куда она пошла».
Чай давно остыл, Семен лениво протянул руку к кружке и сделал глоток, не испытав при этом никакого удовольствия. В чае он понимал, хорошо разбирался в сортах, умел правильно заваривать, любил разные добавки.
«Нет, это пить нельзя», — Семен встал и, прихватив кружку, вернулся в кухню, чтобы заварить новый напиток.
Под столом что-то блестело, и Кайзельгауз нагнулся — это оказалась сережка со сломанным замком. Маленькая золотая капелька, прикрепленная колечком к небольшому оправленному в золото бриллианту. Сомнений быть не могло — сережку потеряла Аня, никаких других женщин, кроме матери, в этой квартире давно не было. А мать Семена носила серьги крупные, массивные, с изумрудами, которые предпочитала всем остальным камням.
Подкинув серьгу на ладони, Семен усмехнулся:
— Ну выходит, мы еще встретимся, сережка-то явно ручной работы, небось подарок чей-то. А говорила — мать няней работает. Ну-ну…
Он убрал находку в ящик письменного стола, уселся и открыл ноутбук, загрузил файл с макетом завтрашней операции и принялся еще раз прокручивать все этапы и прогнозировать послеоперационный период. В отцовской клинике он никогда не разбирал предстоящую операцию, никогда не готовился дома — понимал, что это бесполезно, отец все равно найдет, к чему придраться, чтобы отчитать его лишний раз при всей операционной бригаде.
В операционной же клиники Драгун Семен вдруг ощутил себя совершенно свободным и отвечающим за свои действия самостоятельно. Это было сродни тому, как тебе, первокласснику, впервые разрешают вернуться из школы одному, без встречающей мамы или бабушки, и ты вдруг понимаешь, что только от тебя зависит, как ты доберешься до дома — с приключениями или
