Шрифт:
Закладка:
Курро тоже встал и схватил Армандо за руку, пытаясь его утихомирить.
– Ты об этом пожалеешь, Марина, – угрожающе заключил Армандо.
Гельмут сохранял невозмутимость, не реагируя на столь неожиданный поворот событий. Он молчал, а через несколько месяцев объяснил своему другу Рудольфу, сжимая клюшку рядом с маленьким белым мячом во Франкфуртском гольф-клубе:
– В Испании подобные вещи случаются, это часть ее культуры. Как и сиеста, паэлья, сангрия, красивые женщины и бардак. – Повернув бедро на сорок пять градусов и подняв клюшку, добавил: – Чего еще можно ждать от этой страны; такие вещи мне кажутся даже забавными.
Марина села на скамейку на площади Испании. Она ждала автобус маршрута номер 1, чтобы отправиться в аэропорт. До вылета рейса в Барселону оставалось два часа. Она почувствовала учащенное сердцебиение, все еще не понимая причину принятого решения. Да, Марина считала себя здравомыслящей женщиной, которая привыкла самостоятельно решать сложные вопросы с восемнадцати лет. Умела, исходя из логики, взвешивать хорошее и плохое, делая правильные выводы во всех случаях. А теперь вдруг отказалась от миллиона евро. Зачем? Наверно, на этот раз не захотела самостоятельно принять решение, и, видимо, ей потребовалось предоставить судьбе возможность преподнести сюрприз. Как знать, должно быть, полуразрушенные стены Вальдемосы сказали ей: «Стоп».
Уже темнело, а Марина по-прежнему неподвижно сидела на скамейке, пропуская автобусы.
Дата: 2 февраля 2010
Кому: [email protected]
«Матиас,
Я не вылетела в Барселону. Штаб-квартира уже закрыта, поэтому не звоню и пишу по электронке. Я не продала ни мельницу, ни дом… Сама не знаю, почему так решила. Как хотелось бы, чтобы ты сейчас был здесь, со мной, поскольку в голове у меня неразбериха. Завтра позвоню тебе в офис, а ты спокойно отправляйся на Гаити. Пока не знаю когда, но я к тебе присоединюсь, как только выясню, кто подарил мне это место среди гор. Я уже послала в штаб-квартиру в Барселоне просьбу продлить мне отпуск на две недели.
– До Вальдемосы трудно добраться, но еще труднее из нее выбраться, – изрек удивленный Габриэль, увидев Марину в дверях своего отеля, хотя утром она с ним распрощалась.
Габриэль снял свою старую дубленку и повесил на деревянную вешалку.
– Ты ужинала?
Габриэль, Исабель и Марина сели ужинать у камина. Приятная трапеза с двумя незнакомцами, которые продолжали подшучивать друг над другом после стольких лет, проведенных вместе. Марина сразу же заметила их полное взаимопонимание, красивое соучастие зрелых супругов, которые продолжают любить друг друга, хотя и иначе, чем в молодости. Они поведали ей то немногое, что знали о женщине-пекаре. Работяга вставала каждый день в пять утра, чтобы испечь хлеб для всего города и несколько вкуснейших лимонных кексов, которыми одаривала своих давних клиентов… Она трудилась триста шестьдесят пять дней в году, и Габриэль божился: за тридцать лет, которые он прожил на острове, у этой сеньоры не было ни одного выходного. Мария-Долорес работала с Каталиной, булочницей того же возраста. Если кто и знает подробности жизни пекарши, так это, без сомнения, ее верная подруга Каталина.
Марина сразу же вошла в спальню покойной женщины-пекаря. Габриэль снабдил Марину мощным фонариком, и теперь она оказалась наедине с домом посреди гор. Открыла ставни; лунный свет залил комнату.
Рядом со шкафом стояла небольшая газовая печка. Марина повернула вентиль наверху баллона и нажала на маленький рычаг. Голубое пламя всколыхнулось, увеличиваясь в размере. Появились запах газа и тепло.
Она открыла дверцы шкафа из темного дерева. Посветила фонариком: вешалки выглядели пустыми, но в шкафу было полно разбросанной одежды: юбки, нижние юбки и чистые рубашки лежали внизу, прямо на парусиновых туфлях. Она опустилась на колени, чтобы открыть два нижних ящика. В первом тоже были мятые простыни и полотенца, но вроде бы чистые. Она взяла нижнюю юбку и простыню, открыла другой ящик, тоже со смятым бельем. Ей показалось странным, что все такое чистое, но в полном беспорядке.
Встала, чтобы закрыть шкаф, и увидела свое отражение в прямоугольном зеркале на внутренней дверце. Марина глядела на себя, расплетая косу, и подумала, что покойная булочница была последней женщиной, смотревшейся в это зеркало. Мысль довольно странная.
Матрас был из шерсти, как их делали в деревнях в старину. Она постелила на него чистые простыни и положила клетчатый плед с плетеного стула.
Снова вспыхнул огонь. На нее накатилось одиночество. Если бы она воспользовалась авиарейсом, уже спала бы в обнимку с Матиасом. Марина вздохнула и почти стыдливо взглянула на кровать. Стала раздеваться, испытывая странное ощущение от перспективы провести первую ночь в этом месте в одиночку. Неожиданно и бесцеремонно в спальню забрела старая собака соседки. Марина вскрикнула. Собака посмотрела на нее грустными глазами и медленно приблизилась. Обреченно уткнулась мордой в руку Марины и облизала ладонь. В растерянности Марина разглядывала смиренное животное, которое вызывало больше сострадания, чем страха. Она погладила собаку по голове. А та улеглась под окном… где обычно спала всю свою жизнь.
Марину разбудил лай собаки, которую удалось выманить вечером из спальни, соблазнив плиткой шоколада, сохранившейся в рюкзаке с рейса самолета из Аддис-Абебы. Марина натянула джинсы, футболку, свитер и куртку, сложенные накануне на плетеном кресле. Вероятно, пожилая соседка могла бы ей помочь. Переступив порог наружной двери, она сразу же увидела старуху.
– Это ты купила дом? – удивленно спросила соседка.
Собака радостно подбежала к Марине, и она почесала ее за ушами.
– Я его унаследовала.
– Правда? Значит, ты родственница Марии-Долорес?
– Нет, – ответила она, протягивая руку. – Меня зовут Марина.
– Урсула, – отрекомендовалась старуха и пожала ей руку.
– По правде говоря, я не знаю, кто та сеньора. Не ведаю, кто такая Мария-Долорес, а мне хотелось бы узнать. Наследство свалилось неожиданно.
– Вот как?.. Значит, тебе крупно повезло. Такие дома в поселке пользуются большим спросом.
– А вы ее знали?
– Конечно… Можно сказать, мы дружили, были одной компанией, две одинокие женщины. Но нам никогда не приходило в голову обсуждать, кому оставим наследство, что правда, то правда.
Ньебла залаяла, требуя вывести ее на прогулку.
– Какая надоедливая сучка. И она к тому же не моя, а принадлежала Лоле[25], – сообщила соседка, замахнувшись тростью, но собака увернулась. – Заткнись ты! Но она никогда не умолкает, чертовка. Жаль, что ее не взяли в питомник.
Собака уже бежала по переулку в сторону поселка.
– А знаешь что? Пойдем-ка со мной, я отведу тебя к Каталине. Она была
