я, в одной роте. Время шло быстро; пришел день отправки. На "проводах", которые устроил нам полк в присутствии дивизионного генерала, мы почуяли, что всерьез пахнет порохом. Но Трумпельдор не унывал, и его веселость и оптимизм передавались и нам. Жизнерадостность, вообще, не покидала его ни при каких обстоятельствах. Во время нашего длинного путешествия по дороге на Дальний Восток, он старался внести интерес и содержание в это путешествие. Так, когда мы достигли Самары, а это было ночью, он собрал нас, евреев, в угол вагона (нас было трое: он, я и еще один товарищ, который потом в Порт-Артуре пропал без вести) и предложил нам обсудить "план" работы. Вот, говорил он, мы проедем всю Сибирь, по городам и деревням которой разбросаны маленькие еврейские общины; их обследованием мы и должны заняться. Это для нас доступно, потому что по маршруту наш эшелон должен ехать до Порт-Артура дней 45, и каждый день он будет стоять в каком-нибудь городе. Схема нашей работы должна быть установлена приблизительно так: выяснить число душ в каждой общине; имеются ли школа, хедер,31 Талмуд-Тора,32 синагога, раввин (духовный, общественный), шохет;33 существуют ли сионистский кружок, библиотека, читальня, выписывают ли еврейские газеты и тому подобное.

Когда мы перевалили через Байкал, Трумпельдор изменил свою "схему" работы. Здесь, говорил он, нет евреев, а если и имеются, то очень мало; а посему займемся тем, что будем изучать природу, жизнь бурятов, монгольских племен, населяющих Забайкалье, узнаем их обычаи, нравы, религию. Они ведь занимаются скотоводством, а это пригодится и нам в Палестине. Мы приближались к Порт-Артуру. И у Трумпельдора возникает новая мысль. Хотя до Порт-Артура осталось сравнительно мало пути, но всё же нам хватит достаточно времени, чтобы познакомиться, хотя бы поверхностно, с тем народом, с которым нам придется сталкиваться в Порт-Артуре, — с китайцами. И как испытывающий жажду набрасывается на воду, так Трумпельдор взялся за это дело. За короткое время он много узнал, многому научился. Таким образом, доехали мы до Порт-Артура, где начинается новая страница его жизни, — страница военная.

II. Родители Трумпельдора

Отец Трумпельдора, Вольф, умер глубоким стариком, лет 85, в начале этой войны, не повидав перед смертью сына своего Осю, который в это время находился в Галлиполи.34 Не знаю, знал ли этот милый старик о том, что его гордость, его Ося — капитан английской службы и стоит во главе еврейского легиона. Когда я вернулся осенью 1915 года в Россию, я уже не застал старика в живых.

Вольф Трумпельдор — выходец из Польши. Попал на Кавказ как солдат еще во времена Николая I, и вместе с другими завоевал Кавказ для русского царя. Треть своей длинной жизни отдал он царской службе и "отечеству", много мук принял на военной службе как еврей,35 но веру свою сохранил. А соблазн отступничества был велик. Ему за крещение сулили большие блага: офицерский чин, хорошее место, обеспечение детей и прочее. К тому, что он терпел от начальства, прибавилось еще настояние жены, матери Иосифа, чтобы он отрекся от еврейской религии. Но он устоял и против этого давления и сохранил веру своих отцов. До конца дней своих он остался глубоко религиозным, несмотря на весь свой "гойский"36 дом, заведенный его женой Федосией. Он, как полагается, трижды в день молился, по субботам не работал, посещал синагогу, соблюдал еврейские посты. Но своих детей воспитывал не он, этим делом занималась его жена. Выйдя в отставку в чине военного чиновника с мундиром, он поступил фельдшером в еврейскую больницу в Ростове-на-Дону, где и работал до глубокой старости.

Любимым сыном его был маленький Ося; в нем он всегда встречал поддержку в "борьбе" по вопросам о кошер в доме и прочее. Маленький Ося всегда принимал сторону отца, ибо, как он сам об этом рассказывал, он с детства чувствовал какую-то потребность в религии. Отец, очевидно, чуял в своем сыне своего продолжателя и посвятил ему гораздо больше внимания, чем другим детям; отдал его даже в хедер, где, впрочем, мальчик пробыл всего одно полугодие. Но этот короткий промежуток был для ребенка целым событием. В хедере он впервые узнал о еврействе, узнал от "ребе", что "Адам и Ева были евреями", что Самсон-богатырь так же был евреем, что еврейский народ когда-то имел свое государство и называлось оно Эрец-Исраэль; что Давид-пастух, победивший Голиафа, был сын еврейского земледельца, значит, у евреев были земледельцы. Мальчик всё это жадно впитывал в себя. Хедер имел на маленького Трумпельдора влияние еще в одном направлении, и может быть, даже не столько сам хедер, сколько сорванцы из хедера. Под влиянием их насмешек над тем, что его отца и мать в доме на Пасху не кошер,37 он устраивает своей матери форменную "революцию", понятно, при поддержке отца, и заставляет ее не только купить мацу, но и переменить прежнюю хомецную38 посуду на пасхальную. Эту "победу" свою он одержал, когда ему было 7 лет, и сумел закрепить ее навсегда. После этого отец полюбил его еще больше прежнего, найдя в Осе свое утешение. И действительно, он имел от мальчика много радости. Ося учился на пятерки, окончил отлично городское училище, выдержал экзамен в реальное, но не попал в процентную норму.39 Мать тогда настаивала на крещении,40 но маленький Ося, уже "сознательный националист", категорически отклоняет предложение матери к великой радости отца.

У старика Трумпельдора были свои представления о добре и зле, о правде и морали. Когда он получил известие, что его Иосиф получил первую военную награду за боевое отличие, он написал ему полное старческой мудрости письмо. Он убежден, писал он, что это лишь первый шаг Оси на войне. Пусть же он знает, что в военном деле важен не только первый момент, когда солдат молод и горяч; по мере того, как воин становится старше, его горячность должна остывать. И он должен думать о том, чтобы сохранить свою жизнь и чужую.

Ибо еще древние говорили, что побеждает не тот, кто безрассудно расходует людей, а, наоборот, тот, кто умеет сохранить резерв, чтобы в нужный момент поддержать передовой отряд. Пусть он помнит это, и пусть помнит также, что он — еврей. Второе письмо прислал старик любимому сыну, когда мы уже были в Японии, в плену, когда тот уже потерял в Порт-Артуре руку и был награжден чином и отличием. Отец писал ему, что он по газетам узнал о