И он не успел даже повернуться.

Белый нырнул вбок, выскочил, ударил. Инглайв отпрянул в последний миг и пошатнулся, словно медведь на задних лапах. Зарычал яростно, замахнулся. Но Белый легко ушёл, оказался за спиной.

– Кто тебя нанял? – Белый говорил спокойно, даже не задыхался.

– Что?

– Кто тебя нанял?

Он позволил Инглайву отступить, тот пятился, пятился, споткнулся, переступая мёртвых товарищей.

Велга, прижав колени к груди, закутавшись так, чтобы наружу не показались даже пятки, как заворожённая наблюдала, как он отступал. Убийца, что пролил кровь в её доме.

Рыжая, скуля, подползла к Велге, прижалась к ногам.

– Кто тебя нанял? – повторил Белый.

Велга вцепилась в собаку, та прильнула ещё ближе.

– Чтоб тебя леший драл, сука! – взревел Инглайв и вдруг кинулся к лошади.

– Держи его! – Велга вскочила на ноги, сама чуть не бросилась в погоню, но Белый даже не пошевелился.

Спокойно он наблюдал, как скренорец схватил длинный топор бродекс, висевший на одной из лошадей.

И только тогда Белый с лёгким любопытством склонил голову набок.

– Лучше сразу расскажи, кто тебя нанял, – спокойно произнёс он. – Тогда я…

Лезвие топора пролетело рядом с его ухом. Белый в последний миг успел увернуться. И снова удар, снова. Инглайв бил топором далеко, быстро, ловко. Не дрался – плясал. И уже Белый отходил, отступал, уворачивался раз за разом. Он нырнул за ольху, пронзительно пропело дерево, когда в него врезалось лезвие.

И вынырнул с другой стороны, точно ниоткуда. И ударил. В бок.

Велга взвизгнула, закрыла глаза руками. Рыжая скулила, захлёбываясь лаем.

Мужчины рычали, пыхтели. Ломались ветви.

Когда Велга снова открыла глаза, слышно стало, как заржали лошади. Раздался топот копыт.

Трещал костёр. Неподвижно лежали мёртвые скренорцы. И свечи мигали на могилах, догорая.

– Ах!

Велга закрутила головой, нашла разбросанные по земле свечи и поспешно собрала их.

Нельзя, чтобы огни потухли. Три ночи. Она должна простоять здесь три ночи.

Она поднесла свечу к догорающему огарку, но фитиль всё никак не желал поджигаться. И огонёк трепыхал, грозя вовсе потухнуть.

– Нет-нет, пожалуйста…

Всё позабылось: и два мертвеца у костра, и Инглайв, и белый зверь. Осталась только эта свеча в руках. И слова старой молитвы.

– Давай я, – раздался хриплый голос.

Он вышел из-за зарослей ольхи. Усталый, равнодушный, слишком спокойный для кого-то, кто только что зарезал двух человек и преследовал третьего. Светлые волосы растрепались, и пряди упали на лоб. Он попытался сдуть их, но не помогло.

Велга не смела пошевелиться, так и замерла со свечой в руке. Белый зверь опустился с другой стороны могилы, забрал свечу и легко зажёг, воткнул в землю и затушил огарок, выбросил его в сторону.

– Спасибо…

Даже Рыжая затихла, не зная, что от него ждать.

– Нужно уходить.

– Что?

– Скренорец может вернуться с подмогой.

– Я не могу… – Велга растерянно оглянулась на могилы. – Нужно провести обряд. Три ночи я должна провести у могил.

– Если останешься, сама ляжешь в могилу.

– Нет, – замотала головой Велга.

Некоторое время зверь внимательно изучал её лицо и наконец медленно опустился по другую сторону костра, и тёплый свет придал его бледному лица жизни.

Что бы ни происходило, он явно не боялся ни собаки, ни кладбищенской тишины, ни лендрмана. Он выглядел уставшим. Равнодушным. И от его мертвецкого спокойствия Велга неожиданно сдержанно спросила:

– Кто ты такой?

– Меня зовут…

Он замялся, то ли не решаясь назвать имя, то ли выбирая одно из многих. В Ратиславии часто носили по два имени. Впрочем, он ничуть не походил на ратиславца. И светлые, будто лишённые красок, волосы, и серые глаза – теперь Велга смогла разглядеть – были серыми, а вовсе не белыми. Так выглядели все лойтурцы. Нянюшка однажды рассказала сказку о Холодной горе. В той сказке духи зимы и ночи вырвались из горы и пожрали души всех, кого повстречали на пути. А лойтурцы бежали, и духи лишь успели схватить их души за пятки. Якобы потому и были лойтурцы так бледны и белёсы, что душ их коснулись зима и смерть.

– Обычно меня зовут Белый, – наконец решил незнакомец.

– Конечно, – кивнула сухо Велга, не отрывая от него глаз.

Ей стоило немедленно вскочить на ноги и бежать прочь, но она оставалась на месте, точно заколдованная. Потому что князь Матеуш велел ей исполнить обряд. Потому что Белый выглядел удивительно спокойным. Потому что ноги Велги, кажется, отнялись от пробравшего до самых костей ужаса. И она не могла пошевелиться.

– Ты не соврал. Инглайв и вправду меня искал.

– Зачем мне врать?

– И… для чего ты пришёл, Белый? Кто послал тебя охранять меня?

– Как я и сказал, меня наняли защитить тебя, княжна, – едва заметно пожал он плечами, Велга уловила это лишь по тому, как пошевелился тёмно-серый худ. Всё-таки он одевался не в чёрное, хотя вся его одежда сшита была из тёмной ткани. – Твой жених подозревал, что не стоит доверять лендрману Инглайву.

Некоторое время они молчали.

– Почему он это сделал? – голос Велги дрогнул, и она мгновенно обозлилась на себя за неуместный, глупый вопрос.

Зачем она говорила с этим незнакомцем? Ей стоило бежать, спасаться.

– Нанял меня?

– Инглайв. Зачем он убил мою семью? И других скренорцев… А тот оборотень? Кто он такой?

Порыв ветра всколыхнул пламя костра, и огонь затрепетал, отчаянно задыхаясь. Белый подбросил веток.

– Это мне бы тоже хотелось узнать. Слишком много людей пришло за твоей семьёй той ночью.

– И ты.

– Я пришёл за тобой, – он поднял светлые, почти белые глаза, и Велга не смогла оторвать от них взгляда.

В этих бесцветных глазах был огонь, ледяной, смертельный, манящий. Ему нельзя было противостоять. И весь жар, что был внутри неё, замирал перед его пронзающим холодом.

– Этот твой… лендрман, – задумчиво крутя нож в руках, произнёс Белый. – Он, получается, ратиславец?

– Нет, скренорец, хотя… упоминал, что у него троутоские корни. Почему ты спрашиваешь?

– Рдзенец сказал бы «курва». Скренорец бы сказал «хиньда». А этот всё без конца «сука», «сука».

– Перестань! – возмущённо воскликнула Велга и вспыхнула смущённо от собственных слов. Опасно, неразумно было приказывать такому человеку. В любой миг он мог направить свой клинок на неё. – То есть… я хотела сказать…

Слова путались на языке. Стоило, может, и извиниться ради собственного блага, но она была знатной господицей, а он безродным наёмником её жениха.

– Прости меня, княжна, – неожиданно почтительно склонил голову Белый. В его глазах отражались искры костра, на губах играла