ощущать волнения. Когда она начала рассказывать вступительную часть своего монолога, в зале воцарилась тишина, которую прерывали лишь звуки мурашек, что бегали по коже зрителей. Стоя там на сцене, Лилиан до конца не могла понять, как на её слова реагирует публика, однако чем дольше она находилась на сцене, тем лучше понимала собственные ощущения.

Конечно, у неё были нерешённые проблемы в исполнении: она читала быстро, иногда теряя смысл в монотонном звучании голоса, но эти проблемы оказались настолько незначительными в свете того, чего она смогла достичь на сцене. Ведь как только ей удалось обуздать свои чувства, зал вместе с ней буквально ожил и обомлел.

Мне говорили много раз

О том, что я позор для всех.

И отголоски этих фраз

Остались в сердце насовсем.

Мне говорили много раз,

Что я виновна и слаба.

Я мнимо слушала рассказ,

А он меня в ответ ломал.

Потом я шла, и видя отражение,

Стыдилась своих мыслей, поведения.

Внутри росло бессмертное волнение,

Но вновь молила всех я о прощенье.

За то, в чём нет моей вины,

За те слова, что даже не мои,

За мненья, что были так важны,

Но изменились правила игры.

К чему стыдиться взглядов, убеждений?

Я точно знаю, что не идеал.

Но мой успех заметней поражений –

Я стала той, что видела во снах.

Зал продолжал пребывать в оцепенении, которое самом собой рождало вопрос о том, был ли это восторг или всё-таки так выглядел неподдельный ужас. Однако овации, раздавшиеся в следующие секунды, давали понять, что успех заметней поражений. И даже Нэнси, сидевшая всё выступление с полным безразличием, под конец этой сцены смогла выдавить из себя пару хлопков во славу мисс Гриффин.

После выступления Лилиан получила множество положительных отзывов и от других слушателей: они высказали своё мнение о её таланте, обсуждали многие её ранние работы, а также взяли её контакты для организации подобных выступлений в рамках домашних мероприятий.

Впрочем, по-настоящему счастливой её смогли сделать лишь крепкие объятия Генри, терпеливо ждавшего за кулисами авант–сцены. Взявшись за руки, они выбежали прочь из этого душного помещения, чтобы наконец–то побыть только вдвоём. Столь долгая разлука давала свои плоды, которые, к счастью, не могли помешать взаимному притяжению двух, пусть и немного сомневающихся, но любящих душ.

ー Знаешь, – робко произнесла Лилиан, глядя в его глаза. – Я вот смотрю вокруг себя и понимаю, что, кроме тебя, мне никто неинтересен: не хочется ни с кем говорить, не хочется никого слушать. В моменты, когда тебя нет рядом, хочется просто закрыться от этого мира, наедине со своими мыслями, в ожидании твоего звонка или визита. Правда, я предпочитаю делать это не в полной тишине, а с музыкой, иначе можно упустить тот момент, когда философские размышления о жизни начнут скатываться в пропасть многочасовой истерики и самобичевания. Хм, какое странное слово “самобичевание”, пожалуй, нужно будет придумать ему синоним, хотя кому это вообще интересно…

ー Получается, что это интересно мне… Я бы хотел попросить у тебя прощение за то, что так резко обрываю наше общение и встречи. И за то, что не могу решиться на многие вещи, позволяя страху диктовать мне условия.

ー Знаешь, Генри, ты вправе хранить своих скелетов в глубине тёмного шкафа, и тут я не вижу ни единого повода упрекнуть тебя. Однако с другой стороны, мне немного обидно, что я так и не стала для тебя тем человеком, кому ты сможешь хотя бы попытаться рассказать о том, что многие года терзает твою душу.

В этот момент Генри неожиданно остановился. Отпустив Лилиан, он сел на обочину и обхватил руками свои колени. Показав взглядом место возле себя, он терпеливо дождался, пока Лилиан сможет расположиться, прежде чем начать говорить. Генри несколько раз тяжело вздохнул, осторожно подбирая слова, описывающие его моральное состояние. И длилось это до того момента, пока Лилиан не решилась обнять его, после чего он неожиданно смог испытать такое, давно забытое чувство – безопасность.

ー С чего бы начать мою историю… Наверное, это нужно сделать с того момента, когда я впервые осознал, что не люблю себя. Что все, кто меня окружают, мне неприятны и это даже взаимно. Странный, смешной и немного наивный – всё это было про меня. Впрочем, я пытался менять и переосмысливать своё поведение, и свои привычки. Сложно сказать, правильно ли я это делал – скорее неправильно, ведь я так и не достиг конечной цели, хотя уже много раз мне казалось, что я в шаге от неё. Все думают, что жить становится легко и просто, когда ты ничего не чувствуешь и тебе всё равно. Но никто из них не был рядом в те ночи, когда в порывах отчаяния, под тяжестью мыслей и с несколькими кубиками льда в стакане с виски, я сидел на краю пропасти, и очень внимательно вглядывались в неё. Нет, мыслей о суициде не было, было лишь осознание того, как легко проститься с жизнью из–за пары случайностей. И как же сложно обретать её смысл, после стольких потерь. Прошло уже пять лет, тем не менее я до сих пор не могу спокойно спать и жить с тем, что совершил. Я был участником в одном из самых жестоких конфликтов за последнее время. Я видел множество ужасных вещей, которые тяготят мою душу из–за дня в день. И хоть моя история будет совсем не о тяготах этого периода, она касается всего лишь одного дня, после которого я уже не появлялся на передовой. Меня отправили как военного врача. Невзирая на данный факт, это не помешало мне потерять множество товарищей в боях и проводить в последний путь тех, кто умирал буквально на моих руках. Именно такие смерти я уже никогда не смогу себе простить… В тот день мы с моим сослуживцем решили немного прибраться: разбирая всяческий хлам, мы наткнулись на старую ракетницу, из которой я по неосторожности выстрелил, фактически дав противнику все данные, для атаки на передовой госпиталь. Раненые находились в противорадиационном бункере, достаточно прочным, чтобы выдержать массированный удар бомбардировщика, но недостаточный для того, чтобы выдержать прямое попадание из зенитно–ракетного комплекса. Некоторых из нас буквально по частям разбросало по территории, других я успел вытащить из–под обломков, до того момента, как потерял сознание. Очнувшись в больнице, я, не задумываясь, собрал свои вещи