нашей столицы, – считал Преображенский. – В Петербурге строятся очень красивые здания, памятники, мосты и т. д., и в то же время эти прекрасные произведения архитектуры не только не украшают город, но зачастую совершенно не подходят к данному месту, закрывают чудные перспективы, портят вид ближайших красивых построек».

«Печально, что у нас одни стремятся украсить столицу, а другие в это время уничтожают и коверкают лучшие красоты города, – выражал свое мнение архитектор Ф.И. Лидваль. – Большинство красивых зданий Петербурга находится в крайне запущенном состоянии. Не обращают у нас никакого внимания и на своевременную распланировку местности. К примеру, Петровская набережная застраивается сейчас, как бог на душу положит. То же самое происходит и с Марсовым полем».

В необходимости «переустройства» мало кто сомневался. «Петербург нуждается, несомненно, в переустройстве почти всех своих частей», – подтверждал в сентябре 1910 года обозреватель «Петербургской газеты». Однако как приводить столицу в надлежащий «европейский вид» и одновременно сохранить ее уникальное наследие, не портя его?

Л.Н. Бенуа полагал, что решение вопроса о реконструкции столицы всецело зависит от Городской думы. Профессор М.Т. Преображенский считал необходимым создание Городской думой постоянного комитета из гражданских инженеров и архитекторов, который следил бы за всеми новыми постройками и перестройками. Спустя век эта идея опять оказывается востребованной.

Сегодня, когда перед городом снова стоят практически те же проблемы, снова звучит идея о независимом от власти общественном контроле над градостроительными проектами. По мнению известного историка Петербурга Г.А. Богуславского, в нашем городе, «где весь центр, в отличие даже от Москвы, зарегистрирован ЮНЕСКО как огромная историческая зона, должен существовать независимый экспертный совет. Его финансировать надлежит государству, а не инвесторам, однако все решения совета должны приниматься независимо от предложений власти»…

Политические битвы

«В обществе усиливаются оппозиционные настроения, – констатировала летом 1913 года суворинская газета „Вечернее время“. – В чем причины?» Один из соратников журналиста, публициста и литератора Владимира Петровича Мещерского, известного серьезного идеолога консервативной мысли, объяснял всплеск оппозиционных настроений местью бывшего «низшего сословия», получившего ныне доступ к образованию. Он утверждал, что все высшие учебные заведения на три четверти полны молодежью из бывших податных сословий.

«Почти все они выходят в жизнь интеллигентами, ненавидящими строй и общество, где вчера их отцы были „не в счет“, – утверждал соратник князя Мещерского. – Они приходят озлобленными. Их большинство – это и есть читающая публика. Она и составляет большую часть общественного мнения. А оно держит у нас в руках всех или почти всех. Из этого большинства интеллигентов по роковому недоразумению избираются и члены Государственной думы».

«Удивительна тупость реакционеров из стана князя Мещерского в понимании прошлого и близорукость в отношении настоящего! – восклицал обозреватель «Вечернего времени», скрывавшийся за псевдонимом «Quidam». – Уже давно, с 1861 года, податные сословия пошли „в счет“. Это явление естественно, и в нем нет ничего нового. Пора бы понять жизнь и перестать ломать шутов гороховых. Оппозиция состоит не из одних разночинцев и вчерашних „податных“. Начало ее положено либеральным дворянством, и до сих пор множество представителей старых дворянских родов числятся в рядах оппозиции».

Автор «Вечернего времени» разумно полагал, что если общество недовольно, если усиливаются оппозиционные настроения, то дело вовсе не в неблагодарном «кухаркином сыне». «Вся вина падает на плохую работу правительства, не умевшего выработать и наладить жизненно необходимые реформы, – утверждал Quidam. – Вместо того чтобы воскрешать старые и глупые сказки и сочинять новые, еще более глупые, князю Мещерскому с его друзьями и соумышленниками следовало бы задуматься над результатами пренебрежения к закону, отсутствии порядка в делах, наиболее важных для обывателей, медлительности администрации там, где она должна бы спешить, и ретивости там, где ей лучше бы не вмешиваться».

Удивительно устроен мир! Почти целый век уже прошел, а звучит очень современно…

Думские баталии

Дореволюционная история российского парламентаризма насчитывала всего чуть больше десятилетия, с 1906 по 1917 год, однако за тот короткий срок накопился значительный опыт думской деятельности. Несмотря на постоянное желание царской власти и правительственных кругов обеспечить полную лояльность Думы, русский парламент, в котором была сильна оппозиция, являлся центром политической жизни, ареной столкновения мнений и местом дискуссий о будущем страны.

Стенам российского парламента в те годы пришлось выслушать немало «непарламентских» выражений. Ожесточенные столкновения в стенах Государственной думы двух непримиримых врагов – крайне правого Владимира Пуришкевича и либерала Павла Милюкова – не раз приводили к грандиозным скандалам. Порой доходило до непристойной площадной ругани со стороны Пуришкевича, которого называли главным думским скандалистом, иногда дело едва не кончалось рукопашной.

Пуришкевич всегда работал на публику, каждый его выход на трибуну становился своего рода театральным представлением – вроде «театра одного актера». Владимир Митрофанович отличался характерной способностью «самовозбуждаться». Современники сравнивали темперамент Пуришкевича с вулканом – «то вулкан потухший, то дымится, то вдруг начнет выбрасывать лаву всяких раскаленных истинно-русских словес».

Продажа газеты «Петербургский листок» с манифестом об учреждении Государственной думы. 19 августа 1905 г. Фото К. Буллы

Перед думским скандалом, разыгравшимся в январе 1908 года, «вулкан» Пуришкевича три месяца как отдыхал. Когда же начал обсуждаться вопрос о закрытых заседаниях комиссии по государственной обороне, «вулкан» начал дымиться, а затем, как замечал один из современников, «перешел в неудержимое извержение всякой нечисти». На сей раз Пуришкевича возмутил недавний визит Милюкова в Америку. Как считал лидер крайне правых, будучи в Соединенных Штатах, Милюков умалял величие русского государя и «народа-богоносца», возбуждал интерес к своей кадетской партии и, вообще, «путешествие это – позор для русских».

Заседание Государственной думы в Таврическом дворце

В свойственной ему манере, Пуришкевич вещал с думской трибуны:

– Если бы я был морским или военным министром, и в комиссию вошел бы Милюков, то я…

Карикатура на В.М. Пуришкевича

Его слова заглушали грохот шумного протеста слева, удары кулаками о пюпитры, поощрительный вопль восторга справа и стон председательского колокольчика. Все сливалось в адскую какофонию. Однако Пуришкевич, продолжая свою речь, покрыл этот шум выкриком:

– То я застегнулся бы на все пуговицы!

После чего он демонстративно наглухо застегнул все пуговицы, поднял воротник сюртука и в таком виде покинул трибуну.

«Ругань повисла в воздухе, – описывал происходившее очевидец, – сгустив и принизив атмосферу высокого собрания до уровня извозчичьего жаргона».

В стихийном вихре негодования слышались только обрывки отдельных слов из разных концов зала:

– Вон его! Довольно! Долой!

– Мерзавец! Подлец!

– Трус… Пусть вызовет меня на дуэль!

Случайным моментом затишья воспользовался председатель Государственной думы Хомяков, обратившийся к Пуришкевичу: