— С чего вдруг гостиницы кинулись переименовывать? — полюбопытствовал я.

— Так мода нынче такая, — пояснила хозяйка. — Хозяин «Лондона» в Петербурге по делам был, говорит, там теперь в моде все русское. Вот, он и решил, что надо гостинице другое название дать. Долго не думал, Санкт-Петербургом и назвал. А мы-то чем хуже? Но коли Петербург занят, так мы Москвой стали. И картина с памятником у нас есть, а у них только буквы.

Мода пошла… Да, начинаю вспоминать. Как раз с государем-императором Александром Александровичем мода и пошла. И храмы отстраивали, и жилые помещения. В советское время за стилем закрепился термин «псевдорусский», но теперь (я имею в виду свое «прошлобудущее»), именую попросту русским. Что там еще было? Названия, это понятно. Элементы народной одежды… Кажется, даже придворные балы устраивались в русском стиле?

Отчего у нас любят давать гостиницам названия городов? В Новгороде видел «Дрезден», а еще есть «Варшава». Почему бы не давать более оригинальные названия? Читал, что в Европе сплошь и рядом отели прозывают — «Луна и яичница», «Золотой карп», «Кот с яблоком» или что-то такое, мифологическое «Владычица озера», «Меч короля Артура». Почему бы в Череповце «Англетер» не переименовать в какую-нибудь «Крынку и Динку» или «Леший из Коротова»? Недавно узнал, что мужики, живущие у болот, всерьез уверены в существовании «Рудного Артемки» — маленького бородатого мужичка, у которого вместо ног утиные лапки. Бегает такой Артемка по болоту, охраняет железную руду. Как я понимаю, это местный вариант анчутки. И были бы названия оригинальными, вполне в русском стиле.

Анастасия Тихоновна продолжила:

— А рисунок этот, где памятник с государем — даже и хорошо, пусть и неправильно. Так ведь не все и знают, что царь на лошади в Питере стоит. А те, кто знает, посмотреть придут, посмеются, да у нас и остановятся.

Я покивал. В принципе — любая реклама хороша, кроме некролога. Что-то я еще собирался спросить у хозяйки? А, она про супруга упомянула. Третий брак? Хм… Ах, с Николаем-то теперь не считается.

— Да, вас поздравить можно? Замуж вышли?

— Можно, — слегка зарделась хозяйка. — Я же, коль Николай-то Кошелев, супруг мой бывший, душегубец проклятый, на каторгу пошел, лишился прав, стала свободной. Муж мой нынешний, Ефим Савельевич, не из наших, не черепанин, а из Тихвина, но так оно и лучше. И человек он хороший, по торговым делам мастак, не посмотрел, что в городе обо мне гадости болтают. И не злодей, каким мой прежний супруг был. И не Кошелева я теперь, а Добрякова. Фамилия такая, что надо ее оправдывать.

— Что ж… Как говорится, совет, да любовь, — поздравил я женщину.

Первого супруга она схоронила. Сам ли умер, нет ли, вопрос открытый. Второго на каторгу отправила. Или, мы второго считать не станем, если брак аннулирован? Надо у отца Космы выяснить. Стало быть, не третий муж, а только очередной. Ефим Савельевич Добряков из Тихвина… А ведь из Тихвина был покровитель (не исключено, что и любовник?) Анастасии Тихоновны. Как там его — Фрол Фомич Челноков, купец первой гильдии из Тихвина, но имеющий огромные связи в столице. Челноков купил акции, похищенные у Борноволкова. Господин Наволоцкий — высокий чин из непонятной «конторы» говорил, что Челнокову придется «вбрасывать» акции на Парижскую биржу.

Добряков из Тихвина. Случайность или нет? Предположим, купец приказал кому-то из приказчиков жениться на своей любовнице. Так тоже бывает, если в придачу к бывшей любовнице денежку дадут. Вопрос — для чего купцу это нужно? Из человеколюбия или из-за чего-то другого? Или я строю какие-то ненужные гипотезы? Посмотрим, как дальше станут события развиваться. Нет, насяду я на Абрютина, пусть берет дамочку под плотный надзор. И преемнику своему, если Василий Яковлевич на повышение согласится пойти, ее передаст.

— Спросить вас хотела, господин следователь. Если у кого-то из черепан свою мебель увижу, обратно вернуть могу?

Интересный вопрос. В сущности, черепане, воспользовавшись ситуацией, совершили тайное хищение чужого имущества. А красть нехорошо, даже если воруют у нехорошего человека.

— Можете вернуть, — твердо ответил я. — Если увидите у кого-то свои вещи, мебель, так и скажите — возвращайте добром, а иначе в суд подам. Правда, — заметил я, — вам свидетели нужны будут, которые подтвердят — мол, лавка эта или буфет у Анастасии Тихоновны стояли, подтверждаем. Но вначале добром попросите, а потом жалобу на имя исправника подадите. Думаю, его высокоблагородие прикажет городовому вместе с вами по соседям пройтись.

Про себя же подумал — если горожане откажутся возвращать — а большинство и откажется, кто же сознается в краже? — так всю эту хренотень мне и выпадет разбирать. Стоп, а отчего мне? Вряд ли буфеты и горки стоят дороже пятисот рублей. А меньше пятисот — так это к мировому судье. И мучиться станет городовой Федор Смирнов, который гостиницу караулил. Кладоискатель, хренов. Молодец, конечно, что клад городу подарил, но допустил, чтобы из вверенного под его надзор помещения совершили кражу.

Явился домой, а там моя кухарка, домоправительница, литературный агент… Кто она у меня еще? В общем, многоликая Анна Игнатьевна потрясает конвертом, вместо того, чтобы принять у хозяина шинель.

— Иван Александрович, вам письмо от редактора.

Вижу, давно мучается, желает узнать — что там пишут, но вскрыть письмо, адресованное мне, стесняется. Молодец, конечно, но хвалить не стану. Для порядка наворчал на девчонку:

— Анька, ты совсем службу завалила? Кто меня раздевать станет? А куда мои тапочки девала? Сейчас вот, как дам по заднице!

— А чего сразу по заднице-то? — деланно завозмущалась девчонка. — Как всегда — чуть что не так, так сразу Нюшке по заднице. А задница у меня одна. Станете бить — всех женихов отвадите.

Зажав конверт зубами, принялась стаскивать с меня шинель, но я это дело пресек. Ухватив конверт, вытянул его из пастенки, положил на табурет:

— Анька, ты зачем грязную бумагу в рот тащишь? Письмо, пока к нам из Питера шло, невесть где побывало. Там всякие микробы сидят. Иди рот полощи.

— Да какие микробы? И конверт чистый. И шинель вот…

— Анна, без разговоров, — строго сказал я. — Шинель сам повешаю, тапочки найду. Сто раз тебе говорил — не тащи в рот всякую дрянь. То, что чужие руки хватали, в рот брать нельзя. Все, вперед. Воду бери кипяченую. А иначе