Шрифт:
Закладка:
У Лёвы не сразу получилось сфокусировать взгляд на происходящем в комнате. Размытыми очертаниями он видел силуэты родителей: отец, наклонившись, держал маму за лицо и что-то орал, что-то совсем непонятное, как из-под толщи воды, вроде бы: «Отвечай, сука, будешь ещё раз так делать или нет?», и Лёва пытался понять, о чём он говорит, но смысл слов ускользал, как во сне.
Когда Лёва снова смог чётко видеть, он заметил кровь: кровь на мамином домашнем халате, кровь на полу, кровь между маминых ног. Сначала он чуть не крикнул об этом, но, сдержавшись, быстро выскользнул из спальни, схватил домашний телефон и закрылся с ним в своей комнате. Если бы Лёва дал понять отцу, что собирается куда-то звонить, он бы ему помешал. Он бы не позволил позвать на помощь.
Дрожащими пальцами Лёва два раза крутанул телефонный диск, набирая 03. Быстро назвал диспетчеру адрес, объяснив, что у его беременной мамы кровотечение, и бросил трубку, прежде чем отец услышит, как он с кем-то разговаривает. Позже он жалел, что не сообщил об избиении. Очень жалел.
Потому что отец, услышав звонок в дверь, тут же переменился в лице. Он вышел в коридор, глянул в дверной глазок, разгладил на себе одежду и жестом швейцара открыл дверь, вежливо предлагая сотрудникам скорой помощи пройти в квартиру.
Хмурая тётенька, наверное, фельдшер или врач, уточнила, что вызов был по поводу беременной женщины, и отец, зыркнув на Лёву, застывшего на пороге своей комнаты, тут же закивал:
- Да-да, моя жена на седьмом месяце. Она неудачно упала.
«Вот ты сволочь», - только и смог подумать Лёва, но сказать этого вслух не хватило ни сил, ни духу.
Он с изумлением следил за резким изменением в отцовском поведении – раньше ему не удавалось такого застать, и он наивно полагал, что его папаша сродни психу, который не в силах себя контролировать. А тут оказывается, что всё он может контролировать! Может даже спектакль разыграть перед публикой. Что же это получается, никакой он не псих, а просто ублюдок?
Когда маму спустили вниз на носилках, Лёва наблюдал из окна, как отец бегает вокруг машины скорой помощи, изображая заботу о «любимой жене» и на ходу придумывая нелепые объяснения появления синяков на её теле. Пелагея, заметив, что маму увозят, бросила игру с девочками и побежала к машине, захлёбываясь от слёз, а отец поднял её на руки, прижал к себе, начал успокаивать так, как никогда в жизни не успокаивал, продолжая разыгрывать роль любящего семьянина.
Наблюдая за этой постановкой, Лёва даже не злился. Уже не было сил ни на какую злость. В нём медленно поднималась холодная ярость – самая опасная, самая расчётливая в своих проявлениях.
Парень вернулся в коридор, открыл кладовку и, вытащив из охотничьей сумки патроны, зарядил ружьё – то, что висело на дальнем крючке. Ближайшее было отцовским, а второе – запасным, тогда, полтора года назад, он заставлял Лёву пристрелить из него зайца. Это Лёва говорил «зайца», а отец говорил «дичь». Что ж, сейчас пристрелит.
Повесив двустволку обратно на крючок, он сел в кресло в гостиной («отцовское» кресло – его любимое) и стал ждать. Удивился, как он спокоен, будто проделал самую обыкновенную работу.
Поднявшись в квартиру, отец с порога поднял крик: орал что-то про скорую, про «идиотский поступок», про «семейную ситуацию, в которой мы бы сами разобрались, а ты лезешь в дела взрослых, ублюдок». Когда он скрылся в спальне, Лёва поднялся и прошёл к кладовке, только тогда почувствовав, как он на самом деле боится.
«Может, не надо», - почти умолял он сам себя.
И сам же оказывался неумолимым: «Придётся. Соберись, тряпка».
Раскрыв дверцы кладовки, он сдёрнул ружьё с крючка и на ватных ногах прошёл в спальню вслед за отцом. Тот его не видел, стоял спиной, расстёгивая рубашку, и Лёва прицелился ему прямо в затылок.
Он представлял, как нажмёт на курок и ружьё дёрнется в его руке, больно отдавая в плечо. Бабах. Как просто решаются некоторые проблемы: одно нажатие и мир становится чище.
Отец повернулся, будто бы почувствовав себя на мушке, и встретился глаза в глаза с направленными срезами двустволки.
Лёва подметил, как у отца остекленел взгляд. Он чуть ли не засипел:
- Ты что делаешь, подонок?..
Он хотел двинуться к Лёве, но тот холодно произнёс:
- Ещё шаг и я выстрелю. Оно заряжено.
- Кошмар… В родного отца… Ты никогда от этого не отмолишься.
- Даже не собираюсь, - ответил Лёва ясно и отчётливо.
- Думаешь, это легко – убить человека?
Лев коротко рассмеялся:
- Проверим?
- Тебя посадят в колонию.
- Всё лучше, чем жить с тобой.
- Хочешь оставить мать одну? Вдовой с малолетней дочерью и сидящим в тюрьме сыном?
Знал куда бить, гад. Ружьё в Лёвиных руках дрогнуло. Он представил на секунду это вдовье нищенское существование, когда твой сын убил твоего мужа… И чуть было не опустил ружьё, но мысленно встряхнул сам себя: «Нет! Нет! Он только этого и добивается, не слушай его».
Он схватился покрепче за выскальзывающие из рук стволы и когда отец открыл было рот, чтобы опять что-то сказать, Лёва неожиданно для самого себя нажал на курок.
Отец побледнел, вздрогнул, но из ружья раздался только слабый щелчок, как из игрушечного пистолета.
«Может быть, осечка», - подумал Лёва и хотел нажать ещё раз, но передумал: «Или я перепутал ружья…»
Он не помнил, какое взял: ближнее, дальнее… Было так страшно, что он взялся за него машинально.
Лёва перехватил напуганный взгляд отца: у него тяжело вздымалась грудная клетка, на лбу проступили капельки пота. Он, кажется, не понимал, что всё пошло не по плану, что Лёва лоханулся.
«Сделай вид, что так и должно было быть», - приказал сам себе Лёва и, усмехнувшись, издевательски произнес любимую фразочку отца:
- Чё ты пугаешься? Я же пошутил.
В своих интонациях он с ужасом узнал интонации отца: даже голоса становились похожи.
