– Как она жила после всего этого?

– Трудно жила… Ворота ей никто, конечно, не мазал. Жалели. Но и замуж никто не звал. Ни одна мать в поселке сыну своему такую жену не желала. Сложно, девочка, с людской неприязнью жить. Вроде и не виновата ни в чем, а всяк в лужу макнет, да еще и голову придержит. Не поднимай, мол, недостойна! А чем это она достоинство свое запятнала? Не сама же за ними пошла?! Не манила, не просила такой судьбы себе! Танина мать Машу к себе звала. Умоляла переехать. Но Мария отказалась. Родители ее после всего случившегося один за другим ушли, и осталась Маша с двумя братьями и сестрой на руках. Младшенькой тогда лет пять было, что ли… Никого не отдала в детский дом. Никого не бросила. Всех на ноги подняла и в люди вывела. Один из братьев в соседнем поселке живет, помогает ей, а остальные разлетелись кто куда. Приезжают раза два в год, не забывают ее. Маша все сделала, чтобы выучить их. В город отправляла, хоть и говорили люди, что не надо. Тяжело будет. А она косынку перевяжет потуже, усмехнется так это кривоватенько, и в ответ: «Не трудности это! Так, бирюльки!»

– Мам, а Васька?

– Погоди! Дойдем и до Васьки. Как Машины-то разъехались, так вскорости он и вернулся. А Маша одна. Так у этого нелюдя хватило совести прийти к ней и спросить, пойдет ли она за него! Мол, ее-то он не попробовал!

– Мама!

– Ага! Маша с ним церемониться не стала. Ухватила в сенцах топор и погнала Ваську по всей деревне! Чудом не порешила! Мужики помешали. Не допустили, чтобы она грех на душу взяла!

– Может, и зря!

– Про то никто не знает, доченька. И ничего на свете не бывает просто так. Жена председателя, Галина, этот забег видала. Она болела очень. Не одну операцию перенесла. Третьего сынишку рожала, и что-то у нее там разладилось. Врачи помочь хотели, но, видно, не всякой беде можно. А Галина ведь молодая еще совсем была. И тридцати не исполнилось. Муж-то у нее куда старше был. Долго не женился, а потом привез откуда-то Галинку. Хорошая бабочка была, справная! Хозяюшка – любо-дорого в дом зайти! Но странненькая немного. Как узнала, что болеет, все ходила по поселку и присматривалась.

– Зачем?

– Жену мужу своему искала, а детям – мать! Понимала, видно, что ей недолго осталось.

– И впрямь странная!

– Ладно! Тебе ли судить? Своих нарожаешь, тогда поймешь!

– Молчу!

– Вот и молчи! Не о том сейчас речь. Галя как Машу увидела с топором, так в тот же день скрутилась и пошла «свататься».

– Ничего себе!

– Себе как раз и ничего, доча. Галя о детях думала. А еще знала, что муж у нее один не продержится. Приведет кого-нибудь в дом. Вот и обезопасила и себя, и детишек, да и его, как выяснилось. Двух дней не прошло, и Маша к ним в дом перебралась. Все поняла, уступила Галине и языки злые моментально в узел завязала. Кто-то ей посмел вякнуть про мораль. Мол, негоже ей в дом, где жена еще живая… Так она так его раскатала, что весь поселок замолчал. Бабушка мне не рассказывала всего разговора, который в правлении тогда состоялся. Она секретарем там работала и все слышала. Но кое-что я запомнила: «Мораль? А что этим детям ваша мораль да правила? Накормит она их? Обласкает? На ноги поднимет? Охота вам думать, что я гулящая – да ради Бога! Он таких, как я, не стеснялся! Но узнаю, что детям кто болтанул лишнего – не обижайтесь! Не прощу!». Бабушка говорила, что на Машу смотреть тогда было страшно. Глазищи огромные, сама вся белая! Как есть – ведьма!

– Вот это женщина!

– Именно! С большой буквы, доченька! Галю она доходила, потом детей ее подняла как своих. А с мужем Галины они, почитай, лет десять как соседи жили. Немногие об этом знали, ведь расписались они почти сразу, как Гали не стало. Потом уж сошлись, конечно. Стали мужем и женой по-настоящему. Муж Машу очень любил. Надышаться на нее не мог. И дети ее матерью приняли. Особенно после того, как старшенький на утреннике в школе подбежал к ней что-то спросить, что ли, и мамой назвал. А кто-то рядом возьми, да и ляпни, что не мама она, мол, тебе. Ой, что там было! Дети-то все знали. Маша никогда и ничего от них не скрывала, хоть и взяла малышами совсем. Портрет их матери, Галины, на самом видном месте в доме висел. Но сердцу ведь не прикажешь… Как ребенку отказать, когда он к тебе руки тянет и мамой зовет? Какое сердце такое выдержит?

– А дальше?

– А дальше муж Машин воспаление легких перенес, да как-то не долечили его, что ли… А, может, сам где застудился. Про то неизвестно. А только проболел он недолго, и осталась Маша с детишками одна. Работала, детей поднимала, себя не щадя. Братья и сестра ей помогали как могли. Сколько-то лет они так жили, а потом Машина дочка приемная подросла. Она хоть годками и маленькая была, а в отца пошла – высоконькая на ножках. Вот ее Васька и заприметил.

– Мама! Как же так?!

– Не кричи! Оглохну! А вот так… Караулил ее после школы. Не раз его видели. И кто-то догадался Маше сказать. На следующий же день она дочку в школу не пустила, а сама пришла в тот дом, где Васька с дружками гулял. Убедилась, что он там, и до поздней ночи ждала, когда он домой направится. Знала, что пойдет.

– И что она сделала?

– А вот слушай! Мужики, конечно, с которыми Васька пил, пьяные были и веры им особой нет. Да только Машу с Василием видели еще Смирновы. Катя Петренкова как раз замуж собиралась за Вовку Смирнова и торчала у калитки со своим мужем будущим, пока мать ругаться не начнет. Так вот… Они в один голос твердили, что, когда Васька вышел из дома, Маша спокойно так вышла на середину дороги, что к ее дому родительскому вела, и поманила его за собой. Вот так! Просто пальцем поманила, и он пошел! Смирновым интересно стало, и они пошли за ними. Так вот Маша Ваську на берег озера привела, сказала ему что-то тихо-тихо, а потом просто шаг назад сделала. А он с берега сиганул, хотя весь поселок знал, что плавать Васька